Храм святителя Василия Великого

На главную ‹  Жизнь во Христе ‹  Младостарчество и православная традиция ‹ Нужно ли богословие в деле спасения?

Нужно ли богословие в деле спасения?

Богословие, по мнению святых отцов, имеет большое значение в деле спасения. «Ведение Божественной истины, — наставлял святитель Феофан Затворник, — служит основанием спасительного жития». ( Георгий (Тертышников), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. М., 1999. С. 393.) Но почему-то у нас все равно остается, мягко говоря, настороженное отношение к богословию. Сегодня от многих священнослужителей можно услышать, что богословие не нужно и даже опасно, что надо не богословием заниматься, а веровать в Бога в простоте: молиться и каяться в своих грехах, смиряться и делать добрые дела.

Но можно ли правильно молиться и каяться, можно ли богоугодно смиряться и совершать добрые дела, не имея верного представления о том, что является существом этих добродетелей? А такое представление и есть богословское знание.

Все молитвословия православной Церкви наполнены догматическими истинами, поэтому молиться, не богословствуя, невозможно. ( Молитвы церковные подчинены основополагающему принципу: lex orandi lex credenti est (правило молитвы есть правило веры), т. е. все молитвы и богослужение выражают догматическое учение Церкви.) Протоиерей Георгий Флоровский по этому поводу пишет: «Христианское богослужение от начала имеет характер скорее догматический, нежели лирический... С человеческой стороны богослужение есть, прежде всего, исповедание — свидетельство веры, не только излияние чувств». Невозможно молиться Богу, ничего не зная о Нем. Если мы представляем себе Бога суровым полицейским надзирателем, который только и следит за тем, чтобы не были нарушены Им установленные правила, и безжалостно наказывает за малейшую провинность, то наша молитва уже не будет православной молитвой — это будет, скорее, языческая молитва. Таким образом, наше «богословие» может изменить весь духовный строй нашей жизни. Немецкий философ Вальтер Шубарт в своей книге «Европа и душа Востока» так характеризует представление западного человека о Боге: «Бог как начальник полиции во Вселенной — вот мудрость Запада» (Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 98). Архимандрит Георгий (Тертышников), всю свою жизнь посвятивший изучению трудов святителя Феофана, разъясняет, что понимал святитель под богомыслием: «Богомыслие есть благоговейное размышление о Божественных свойствах, о домостроительстве нашего спасения, о благости, правосудии, всемогуществе, вездесущии, всеведении Божием, о Его творении и промышлении, об устроении спасения в Господе Иисусе Христе, о святых Таинствах, о Царствии Небесном» (Георгии (Тертышников), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. С. 486).

Конечно, главное в молитве — это встреча с Живым Богом. Но она может состояться только тогда, когда у нас имеется богословский «ключ молитвы», о котором говорит святитель Феофан. Точно так же и каяться невозможно без знания о Том, Кому каешься. Иначе, как это нередко бывало, можно додуматься до того, чтобы приносить покаяние «матери сырой земле». Таинство Покаяния всегда связано с исповеданием веры, оно есть, прежде всего, испытание веры. (Священник на исповеди обязан, согласно требнику, задать кающемуся прежде всего вопрос о вере: « Рцы ми, чадо: яко Церковь Кафолическая, Апостольская, на востоце насажденная и возращенная, и от востока по всей вселенней разсеянная, и на востоце и доселе недвижимо, и непременно пребывающая, предаде и научи; и аще не сумнишися в коем предании». Кающийся же в подтверждение своей веры должен прочитать православный символ веры. Но и на этом испытание веры не заканчивается, потому что кающемуся предлагается следующий вопрос: «Рцы ми, чадо: Не был ли еси еретик, или отступник; Не держался ли еси с ними, их капища посещая, поучения слушая, или книги их прочитовая».) В славе, воздаваемой Богу через это исповедание, и в нравственном изменении человека заключен созидательный смысл таинства покаяния. Само покаяние, если следовать греческому тексту Евангелия, есть изменение ума (metanoia), но произвести изменение ума возможно только тогда, когда знаешь, что надо поменять и по какому образцу. А образец этот формируется благодаря богословским знаниям.

Святые отцы покаяние понимали более расширенно, не только как исповедь священнику, но и как постоянное предстояние перед Богом с сокрушенным сердцем. Оно должно сопровождать человека до самой смерти. «Покаяние, — поучает преподобный Исаак Сирин, — есть корабль, а страх — его кормчий, любовь же божественная — пристань». (Исаак Сирин преп. Слова подвижнические. Слово 83. М., 1858.) В покаянии мы встречаемся с инобытием — со своим будущим; и расстаемся с наличным бытием — со своим прошлым. Покаяние — это жажда иного бытия, желание измениться. У нас же покаяние чаще всего превращается в отчет о проделанной работе по сбору своих грехов. Мы ищем грехов, а не инобытия, — мы собираем свое прошлое, ничего не предпринимая для своего будущего. Но наше будущее — это Христос. Покаяние, как и всякое Таинство, есть встреча со Христом. И чтобы эта встреча состоялась, надо уже хотя бы кое-что знать о Том, с Кем мы собираемся встретиться. А это знание дает нам богословие.

Смирение тоже невозможно приобрести без богословских знаний. Многие пастыри наивно полагают, что смиренным любой прихожанин может стать легко и быстро сразу же после их проповеди о смирении (а смиренному — зачем богословие?). Но подлинное смирение, по учению святых отцов, есть добродетель, приобретаемая на высших ступенях аскетического подвига. (Архимандрит Георгий (Тертышников), излагая учение святителя Феофана как бы от его имени, пишет: «Смирение настоящее - венец духовного совершенства, и является оно, когда другие добродетели уже расцвели в сердце и приходят в зрелость» (Георгий (Тертышников), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. С. 528).) Восхождение же на лествицу добродетелей начинается с приобретения рассудительности. Почему именно рассудительности, на этот вопрос отвечает нам святитель Игнатий Брянчанинов. «Замечено, — поучает он, — что миряне и самые монахи, не имеющие духовного рассуждения, почти всегда увлекаются обманщиками, лицемерами и находящимися в бесовской прелести, признают их за святых и благодатных». (Игнатий Брянчанинов, свят. Сочинения. М., 1993. Т. 5. С. 62.)

«Истинное смиренномудрие, — замечает святитель Игнатий, — характер евангельский, нрав евангельский, образ мыслей евангельский». (Игнатий Брянчанинов, свят. О прелести. СПб., 2002. С. 99.) Но богословие как раз и является той наукой, которая ведает правильным образом мыслей и научает правильно рассуждать о предметах Божественных. Поэтому без богословия невозможно приобрести смиренномудрие.

Святитель Григорий Богослов говорит, что в грехопадении ум был поражен первым. Следовательно, первым он должен быть и восстановлен. Приобретение рассудительности и есть восстановление ума. Она, по мнению Иоанна Лествичника, дает возможность познавать волю Божию. Смирение же есть покорность воле Божией. Поэтому без рассудительности невозможно приобрести смирение.

Без приобретения рассудительности невозможно и личностное становление человека. Нравственность — основа личности. Она зиждется на выборе человека, на умении различать добро и зло. Без этого умения нельзя достигнуть и высшей нравственной ступени — любви, потому что без рассудительности трудно пробудить совесть, а она есть источник нравственности в человеке, ибо она, по утверждению святых отцов, голос Бога в человеке. "Совесть" и "сознание", — разъясняет священник Андрей Лоргус, — близки по этимологии терминов: "совесть" значит "советоваться с самим собой", или "соведать", т. е. "сознавать" — "сознание". И в греческом языке эти два понятия происходят от одного термина συνεδησις, что одновременно может означать и совесть, и сознание». ( Лоргус Андрей, свящ. Православная антропология. С. 163.) Но это лишь языковое свидетельство того, что в совестливое состояние души мы приходим сознательно, через разумение.
Смиренным человек может быть только тогда, когда свободен, ибо смирение не рабство, а свободный нравственный выбор. Подлинная свобода есть исполнение воли Божией, то же, что, по существу, есть и подлинное смирение. К нему человек может прийти только через осознание своего достоинства, которое заключается в его богоподобии. (Святитель Григорий Богослов говорит об этом: "Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе, что ты — Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе небесный и земной, приснопамятное творение." (цит. по: Лоргус Андрей, свящ. Православная антропология. С. 48). Священномученик Ириней Лионский говорил: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».) Знание о своем высоком призвании и в то же время о глубокой поврежденности человека, и рождает в человеке подлинное смирение. Но такое знание человек может приобрести только в результате богословского осмысления.

Также и добрые дела невозможно делать, не зная, что такое добро. Представления о добре у людей весьма неопределенны и расплывчаты, — под такие представления подходят дела совсем не добрые. Так, например, под лозунгом любви, терпимости, ненасилия можно культивировать гомосексуализм, педофилию и вообще любую безнравственность. Под видом ложно понятого послушания можно дойти и до отвержения заповеди Божией. Зло всегда рядится в одежду добродетели, пытаясь смешать все понятия даже у людей, верующих в Бога. Евангелие повествует нам о таком смешении — Иисус, обращаясь к ученикам, говорит: наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин. 16,2). Поэтому и для того, чтобы делать добро, необходимо богословие, ибо без него можно творить настоящее зло, не сомневаясь в том, что делаешь добро.

Простота веры может быть тогда, когда у верующего есть верный внутренний образ Христа, который позволяет ему обрести целомудрие и не уклониться на путь безнравственности. Но это возможно только для тех людей, которые на протяжении многих поколений воспитывались на принципах христианской нравственности. Верить целостно, в простоте, можно лишь при необыкновенной чистоте сердца (нравственной неиспорченности) и при целомудренном (не засоренном ложными идеями) уме. В наше время это практически невозможно, потому что была прервана связь поколений, а в той нравственной грязи, в которой ныне пребывает мир, нельзя сохранить сердце в чистоте. Его нужно долго и усердно очищать — для этого надо знать, от чего его необходимо очистить, а это уже является сферой богословия. Встретить сегодня незасоренный ум также маловероятно, как и чистое сердце. Простые люди в Церкви — это бывшие комсомольцы и комсомолки, т. е. те, кто так или иначе был приобщен к идеологии марксизма. Поэтому сейчас и простому человеку необходимо показать несостоятельность материализма, а это тоже сфера богословия.

Те, кто пережил опыт богоотступничества, веруют гораздо глубже - их вера выстрадана (здесь уместно вспомнить притчу о блудном сыне). У русского человека, который такой опыт имеет, невозможна наивная вера - ему нельзя сохранить свою веру без ответов на «последние вопросы». («Последние вопросы» — это термин, введенный в духовный обиход Ф. М. Достоевским. Это вопросы о смысле жизни и смерти, о Боге и человеке, о свободе и происхождении из этой свободы добра и зла. Но все эти вопросы являются чисто богословскими.) Сегодня он должен строить свою веру сознательно, а для этого необходимо богословие.

Да и просто веры в Бога недостаточно, ибо и бесы веруют и трепещут (Иак. 2,19). Вера должна быть или зрячей, или умной, а для этого надо знать, как веровать, — без знания слепая вера не может отличить ересь от истины, она может привести к предательству Христа. Ведь Христа распяли не атеисты, а глубоко верующие люди. Поэтому богословие — это отнюдь не экзотический, не раритетный предмет, изучение которого совсем не обязательно, а предмет, необходимый в духовной жизни. Никто не станет спорить, что кораблю, вышедшему в открытое море, необходим компас, иначе он собьется с курса и постепенно развернется в другую сторону. Точно так же и богословие необходимо всем, кто хочет удерживать правильный курс корабля спасения в море греха и соблазна. Но диавол хочет сбить с правильного курса корабль, поэтому он всегда против богословия. (Впрочем, диавол выступает не против богословия вообще. Он против богословия, которое открывает истину. Но он за богословие, которое есть лишь утонченное мудрование от плотского ума, однако прикрытое одеждою богословской терминологии.)

Многие младостарцы не устают повторять: «Богословие не нужно, оно вредно». Но подобные высказывания вовсе не означают того, что они действительно от него отказались, так как у всех младостарцев есть богословские взгляды — они все равно богословствуют, только богословствуют от себя, поэтому их богословие «доморощенное», нетрадиционное. Но «кафолическое богословие, — пишет протоиерей Георгий Флоровский, — следует за учительным авторитетом Церкви, за ее живой традицией». ( Флоровский Георгий, прот. Догмат и история. М, 1988. С. 179.)

Аскетическое делание тоже невозможно без богословия. Основа аскетики — это умное делание: умная молитва, духовное размышление, слежение за помыслами (Слово «помысел» в святоотеческом языке не адекватно слову «мысль» — там это, скорее, направление воли — сердечная привязанность, страсть. Помыслы гнездятся в сердце, но зависят от ума, от мысли. «Причина страсти чувство», однако «неправильное употребление чувств от ума», учил преподобный Иоанн Лествичник. Но, несомненно, в понятии «помысел» заключен и привычный для нас смысл, поэтому здесь этот термин употребляется в более узком и известном нам смысле.) — изменение своих мыслей и через это преображение страстей, ибо страсти, по учению отцов, это искаженные добродетели. Умное делание не умерщвляет страсти, а преображает их. Святитель Григорий Палама, возражая Варлааму, который считал бесстрастие умерщвлением страстной части души, писал: «Но мы научены, философ, что бесстрастие — это не умерщвление страстной части души, а ее преложение от худшего к лучшему и свойственное ей действие в отношении божественного при полном отвращении от зла и обращении к добру». ( Слово подвижническое 17. Цит. по: Мандзаридис Георгий. Обожение человека по учению святителя Григория Паламы. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 75.)

Борьба с помыслами понималась святыми отцами не как отказ от мышления и не как постоянное сосредоточение на недобрых помыслах (потому что, даже если мы думаем о чем-то, отрицая это в мысли, мы бываем на этом сосредоточены), а как созидание в себе новых Божественных смыслов, как богомыслие.

Богомыслие является неотъемлемым человеческим свойством. Как невозможно представить человека без свободы, ибо это уже будет не человек, точно так же невозможно представить его и не размышляющим о Боге. Потеря интереса к богословию у современного человека свидетельствует о серьезной духовной болезни, при которой душа его попала в плен внешних вещных отношений, и это сделало ее нечувствительной к вечному. Это говорит о том, что человек возвращается, как выражались святые отцы, в «состояние неразумных животных». Сосредоточенность на внешнем — характерная особенность животной жизни. Человек, в отличие от животного, обладает способностью к самоуглублению и сосредоточению. Можно сказать, что чем более человек способен к этому, тем более он становится поистине человеком. Аскет подвигом молитвы и сосредоточения на внутреннем преодолевает именно вот эту рассеянность человека, отвлеченность его на внешнее, которые свойственны животной природе. Он становится человеком изменяющимся, ищущим Царствия Небесного. И богословие помогает совершить это самоуглубление и изменение, — помогает искать Царствие Небесное.