С любовью о пастырях.

[Наташа S]

ЗдОрово!!!
Спаси Бог, Наташа!
Мне кажется искренность, детская душа и большое сердце, преобладают и в тебе тоже.  
А строгость, то она нам очень нужна! Особенно нам,- тетушкам.

Ольгунь, я бы про себя сказала- НАМ , БАБАМ, строгость жуть как нужна!!!
(но баба-- это обо мне,а то ить обишьси...

[Ост-Остерн]

 

[Наташа S]

"Рыбак рыбака видит издалека"

На Плещеевом озере!!

[Ольга )]

 

Ольгунь, я бы про себя сказала- НАМ , БАБАМ, строгость жуть как нужна!!!
(но баба-- это обо мне,а то ить обишьси...

Ну что же..., я за то, чтобы называть "вещи", своими именами.Пожалуй не буду обижатьси...

[Наташа S]

Девчонки, так хорошо с вами!!! Милые вы мои- так похулиганить иногда хочется, так что не обижайтесь!!!

[Ольга )]

Да и мы не прочь похулиганить, особенно разбирает после одиннадцати..
Не никто не обижается, мы тут все свои, уже прошли всякие испытания на прочность. И только дружнее становимся.
Слава Богу за все!!

[Наташа S]

Может, чего найду у батюшки моего, то выставлю...

[Наташа S]

Ну вот. Нашла в Омилии. мне нравится. Может и вам кому понравится???

 Бабушка
Опубликовано Протоиерей Андрей Кульков в Пт, 01/02/2013 - 20:05

    Очерки

Можно сказать, у меня не было бабушки...

Из Екатерины Лазаревны Кукушкиной,  маминой мамы, могла бы выйти прекрасная, заботливая бабушка, но она, мать большой партизанской семьи, погибла. Она была расстреляна немцами вместе со всей семьей, со всеми, кто остался в живых от сожженной партизанской деревни Великая Старина на Березине и кто прятался в лесах. Даже в момент расстрела бабушка прикрывала собою самую младшую Акилинку. Это видели чудом уцелевшие в лесу моя мама и одна из ее сестер. Это случилось в Белоруссии 1 апреля 1944 недалеко от Бобруйска. Мама говорила, уже слышна была канонада и ночью на востоке «солнце не заходило»: так было светло от всполохов близкой линии фронта.

Из Апполинарии Ивановны Кульковой, папиной мамы, тоже могла бы выйти прекрасная заботливая бабушка. Собственно, она и была единственной моей бабушкой. Я помню ее душистые пироги с карельской брусникой из русской печки, помню ее добрые, но в тоже время грустные и испуганные глаза. Но Апполинария Ивановна, пережившая раскулачивание и переселение, пережившая потерю всех своих сыновей в «финской», а потом и в Великой Отечественной, больше всего на свете боялась навредить своему единственному  уцелевшему в войне сыну, моему отцу, майору строительной службы, который в далеких степях Казахстана готовил шахты для подземных ядерных испытаний. Поэтому я не помню сказок или каких-либо рассказов своей бабушки. Я вообще не помню ее голоса. Чтобы выжить и чтобы не навредить своим родным, нужно было молчать. И бабушка молчала годами, десятилетиями. Она была, и в тоже время ее как бы и не было. Она тоже прикрывала собой своих детей.

А я не понимал этого. Я терзал ее своими расспросами. Мне казалось, что если бабушка родилась в XIX веке, то она обязана была помнить, если уж не царя, то на худой случай хоть Ленина. Делая себе гусарскую или пиратскую форму, я обращался к ней за консультацией, и вполне искренне негодовал, убеждаясь в ее полной некомпетенции в данных предметах.

Не отвечала бабушка и на мои школьные провокационные антирелигиозные вопросы…

Но в этом безответном пространстве, которое я преодолевал на марше своего самоутверждения наполеоновским солдатом, для меня открывалось то, что важнее ответов и вообще всяких слов. В закрытом военном городке под Семипалатинском, где даже русский язык был стерилизован, чист и лишен самобытности, моя бабушка явилась тем внешним раздражителем, который вызывал к жизни. Я думаю, что именно для этого и привозил для нас из далекой Лахденпохьи свою престарелую мать наш отец. И теперь я понимаю, каким же добровольным мученичеством была для нашей бабушки каждая поездка к нам!  И как это было нам жизненно необходимо! 

А я смотрел на нее как на пережиток прошлого. А я стыдился ее перед своими сверстниками и безжалостно  изводил ее, удивительно смиренную и терпеливую, своими замечаниями и претензиями.  А я искал «идеал бабушки»  вокруг себя, в советском кинематографе, который, надо признаться, давал мне для этого очень щедрый материал. И со временем у меня возник некий киноэкранный собирательный образ «идеальной» бабушки.

Бабушка обязательно должна быть пухленькая, как только что испеченная плюшечка, такая же тепленькая и вкусная «на нюх». В нее хорошо уткнуться, чтобы выплакаться или забыться. Бабушка одной своей улыбкой, одним легким, как лебединое крылышко, прикосновением мягкой ладошки к несчастной макушке развеет все твои вселенские скорби, сделает их смешными и небывшими. Она должна быть бесконечно доброй и веселой. Смех ее должен быть не громким, но заразительным и частым, как стук целлулоидного шарика. Смеяться с ней вместе особенно приятно, как хорошим весенним солнечным деньком пускать зеркалом «зайчиков».

Бабушка не должна читать мораль, занудить своими нравоучениями (для этого есть родители), но перед ее молчаливым укором должно быть стыднее всего, как ни перед кем из живущих на земле. И если ты сделал что-то хорошее на этой земле, чем-то добрым отличился среди родственников и сверстников- первой об этом тоже должна узнать от тебя твоя бабушка, твой земной Ангел-хранитель.

Что ж, Господь не без милости. В моей жизни появилась и такая бабушка, точное воплощение моего детского идеала. Это была Елизавета Александровна. «Моей» бабушкой она стала через свою внучку, мою жену. Бабушкой она стала и всем моим детям. Праздником был для нашей семьи приезд к бабушке в Москву, на «Проспект мира», где она жила, где нас всегда ждали бабушкины теплые пирожки и бабушкин добрый звонкий смех.
Каждое лето приезжала бабушка к нам, в деревню- и наш утлый домишко обретал значимость, получал некий статус полноты.
Бабушка Лиза была в курсе проблем всех обитателей нашего дома.

В своей простой молитве она искренне жаловалась Матроне Московской, своей землячке, тулячке и москвичке, и самой любимой святой, на наших «врагов», мол, чего они обижают? Что им от нас нужно? Просила помощи. Благодарила. Она с ней запросто разговаривала, будто Матрона сидела на другом конце ее дивана. Немножко забавно было наблюдать такую молитву…

А может, Матрона и впрямь там сидела с нашей бабулей? А может, так и надо молиться?

Потом, приняв постриг с именем своей любимой святой, она стала такой же родной бабушкой для каждой сестры того монастыря, где постригалась. «Бабулей» нежно называли ее грубоватые, пожизненно пропахшие соляркой, мальчишки, воспитанники ее дочери, каждого из которых она также знала лично и молилась за них, как за родных внуков.
Кажется, 9 мая я пел вечером на караоке военные песни на веранде, а потом смутился: у бабушки Лизы, за стенкой, больное сердце, может, я мешаю ей спать?   И вдруг стук в стенку. Я смущенно иду к бабушке, а она смущенно так говорит: «Андрюш… так хорошо пел… чего перестал?! Спой еще, а?!»
В общем-то, бабушка Лиза  никого и не осуждала. Просто она жила нашими горестями и радостями. Но если кого-то из членов нашей семьи обижали, если на ком-то оскудевала любовь или правда, бабушка тут же становилась на защиту. Будучи очень деликатным человеком, она находила нужное слово, чтобы и вразумить, и не обидеть. И не было для нее ни для кого исключений. Она могла высказать свое отличное от всех мнение во всеуслышание и мне, и внучке, и дочке. Она была восполняемой любовью, гарантом сохранения баланса нормальных отношений в семье. И когда она отошла ко Господу, мы это особенно ощутили. Пустотою невосполнимости.
И когда меня спрашивают теперь прихожанки бабушки, что им делать, как вести себя в семье в разных жизненных ситуациях, я всегда им говорю, чтобы они ни в коем случае не копировали  и не дублировали родителей, потому что повторенье- мать мученья.  Я говорю им: «Займите самое незаметное место в семье. И станьте самой незаменимой!»

Если семья- это корабль, тогда дети- это парус, а родители- руль. И есть у парусника еще киль- этот мощный рычаг в толще воды. Его совершенно не видно. Вроде бы и нет его. А попробуйте совершить без него плавание-  и вы перевернетесь.  Это и есть наши дедушки и бабушки. Своим незримым противовесом, рычагом своего авторитета они держат наш малый корабль, нашу семью «на плаву».
…И в том числе и все уже ушедшие от нас.
Просто центр тяжести с годами глубже уходит в землю.
 

[Капитошка]

Хороший рассказ, Наташа! Спасибо прт. Андрею и тебе, Наташа! Добрый такой.

[Наташа S]

Ксюш,да мне то незачто.Я рада поделиться своей радостью.

[Наташа S]

а вот ещё одна сказка. Она режет сердце- такая тревожно-пронзительная.Я не помню, выкладывала её вам или нет, но она одна из новых- читайте.

                                       Сказка о елочной игрушке

Опубликовано Протоиерей Андрей Кульков в Вс, 09/12/2012 - 22:54

  

В детстве я любил подолгу стоять у новогодней елки и рассматривать елочные игрушки. Каждая игрушка- это же отдельная сказка. И я терпеливо «слушал их рассказы».

Вот Мишка с гармошкой. Откуда он? Из какого леса к нам пришел? Этот тот самый Мишка, который отнес  Машу в коробе с пирожками к бабушке и дедушке, а потом, узнав про свою оплошность, купил себе с горя  гармошку и сидит теперь на том самом «заповедном» пне и целыми днями напролет песни под гармошку наяривает?! Вот бы послушать, что он поет в простоте своей души! Тоже ведь — трагедия…

Вот Воробей с дыркой вместо клюва. Доклевался… в зоопарке у зверей…

Вот Мальчик с коньками на плече. «Орленок-Орленок» и «Мальчиш-Кибальчиш» в одном лице! Как же мне всегда хотелось быть таким, как он: гордым отличником, несгибаемым спортсменом, другом всех советских пограничников и лесничих, абсолютным мировым чемпионом по поимке диверсантов, погашению лесных пожаров и сбору макулатуры с металлоломом. Мне так хотелось с ним подружиться! Но, увы, за всю свою жизнь я так и не встретил такого мальчика живьем. Вот только этот один стеклянный на Елке и остался.

Вот обшелушившиеся мандарины, огурчики, грибочки. Я пытался их облизывать- так себе. Не очень. Не советую.

Вот шары, в которые так смешно смотреться и корчить рожицы, как в старом семейном самоваре! Интересно, а шары умеют отдавать изображения обратно?

Вот Домик, который я особенно любил рассматривать, заглядывая в его окошко. Там же непременно кто-то живет, в этом домике! Непременно! Просто сейчас не очень хорошо видно. Нужно просто подкрасться ночью на цыпочках, когда смешные человечки, живущие в домике, заснут. И я даже один раз подглядел и увидел их! И только утром понял, что они мне просто приснились… И все равно это был один из лучших моих снов!

А рядом с домиком висели круглые стеклянные часы, которые показывали вечное время счастья- пять минут до полуночи. Так уж повелось у людей: до чего рукой подать и никак не достать- то и счастье. Но ради этих пяти минут рубят в лесу елку, которую ставят в доме и на две недели украшают гирляндами, всякой мишурой и достают из чулана или с чердака коробку с елочными игрушками.

Именно на эти две недели извлекают игрушки из коробки, в которой они целый год хранятся, заботливо обложенные ватой, пребывающие  в своем вечном праздничном сне, переливающимся, как огнем гирлянд, отблесками счастья. А игрушки- что игрушки?

Они приманивает к себе доверчивую детвору с растопыренными глазами. А потом, отразившись в игрушке,  детская беззаботная улыбка навсегда  упаковывается в заветную коробочку «до востребования». Иногда игрушки хранят улыбки пап и мам, а иногда даже бабушек и дедушек.

Елочные игрушки, как люди. Сначала любую игрушку очень берегут, вешают на самое почетное, видное и высокое место на елке с непременным рассказом о том, какая она ценная, эта игрушка, а потом, когда со временем она потускнеет, подурнеет, отдав свой свет и забрав наши отражения, в некоторых местах лишится краски, в некоторых станет зиять дырочками от неминуемых со временем падений на пол и совершенно потеряет всякий свой смысл! И вот, все еще сохраняя статус семейной реликвии, тем не менее, постепенно переходит она на скромное место подальше от глаз и поближе к полу, чтобы однажды честно чокнуться с ним  «на брудершафт», как и подобает любому стеклу по соседству с камнем.

Он был елочной игрушкой, этот стеклянный Мальчик в веселом желтом костюме клоуна с пририсованной к улыбающимся губам черной полосочкой- флейтой.

Вероятней всего, это был персонаж старого цирка- шапито. И где-то рядом с ним должна была быть молодая дрессированная рыжая собачка, которая под тихие звуки его флейты вставала на задние лапки, кружилась, забавно подвывала и тявкала. Но дрессированной собачки в коробке с елочными игрушками, конечно же, не было. Да и сам Мальчик-Флейтист  подурнел со временем. Даже не подурнел. Он просто потерял свое лицо. Совсем отшелушилась у елочной игрушки от лица краска, и остался только прозрачный стеклянный овал. У игрушки сохранилась только улыбка и флейта- едва заметная полосочка вниз от улыбающегося рта.

В коробке были разные игрушки: совсем новые, недавно купленные, очень красивые, но пока бездушные, не отразившиеся еще ни в чьих детских глазах. А были и такие же очень старые, как этот Мальчик-Флейтист, пришедшие из того далекого новогоднего, еще папиного, таинственного мерцания.

Каждая из этих старых игрушек имела свою историю, свой мир, который однажды она покинула, как покинул свое шапито Мальчик-Флейтист…

«Осторожней,- говорит внучке бабушка, когда они вместе наряжают елку,- эту птичку дедушка привез еще из Германии. Видишь, какая она… Я ее сама повешу. Ее надо повыше. А ты повесь вот эти Часы, они волшебные!  

Девочка старательно берет изрядно облупившуюся от краски, совсем прозрачную игрушку, но ее пухленькие пальчики еще не такие ловкие. Часы с жалобным звоном падает на пол и рассыпается  осколками. Бабушка всплескивает руками…

Разбитые Часы, с которыми Мальчик-Флейтист висел рядом с незапамятных времен,  ничего хорошего, конечно, не предвещали. «Вот и мое время пришло!»- грустно подумал Мальчик. И точно. Сначала на елке его повесили на самой нижней, задней ветке. А затем пушистый персидский кот, проходя под нижней веткой, задел Флейтиста, и он упал на пол. К счастью, стеклянная игрушка не разбилась, но кот, заинтересовавшийся «добычей», решил с ней поиграть, и, пасуя бедного Флейтиста от лапы к лапе, загнал его под диван. После чего потерял к игрушке всякий интерес.

И остался бедный Мальчик один под диваном, выпав из своей сказки, которой посвятил всю свою жизнь.

«Сколько их было, этих елок?- Грустно думал Флейтист,- наверное, не меньше полусотни. (Пятьдесят лет, а все Мальчик!) Приличный лес, если бы его не срубили, конечно»… И на каждой елке рядом с Мальчиком-Флейтистом висело остекленевшее «время счастья»- пять минут до двенадцати, пока не разбилось…

Прошли две Новогодние и Рождественские  недели. Мишуру, игрушки и гирлянду сняли с елки, уложили в коробку и отнесли на чердак. Уже без Флейтиста. Елку сняли с крестовины и выставили на улицу.

Все в жизни шло своим чередом, и только Мальчик-Флейтист лежал в пыли под диваном, недоумевая, что с ним происходит.

А с ним, собственно, ничего и не происходило. Просто он лежал не в коробке среди нежащихся в своем вечном Новогоднем и Рождественском счастье елочных игрушек, а в пыли под диваном, среди каких-то крошек и пластмассовых шариков-пулек от пистолета.

Просто кот ловким ударом лапы выбил Флейтиста из его бесконечного и вечного цикла служения  «пятиминутному счастью» и оставил наедине с самим собой. Что переживать не очень-то легко, особенно если ты при этом потерял свое лицо.

Из всех событий, происшедших до следующего Нового года и Рождества, можно назвать только приход мышей, которые, погрызли крошки, платонически обнюхали  пластмассовые пульки, стеклянную игрушку, и ушли. Но это событие ничего не изменило в судьбе Флейтиста.

Прошли праздничной вереницей, как светящиеся вагончики скорого поезда мимо одинокого домика у железной дороги, Новый год, Рождество, «Старый Новый год», «Крещение»…

Привезли и установили посреди комнаты рядом с диваном новую елку, нарядили ее, встретили Новый год, Рождество, встретили «Старый Новый год» и Крещение; мишуру, игрушки и гирлянду сняли с елки; елку сняли с крестовины и убрали…

Какие-то игрушки разбились на этой елке. Он слышал это.  Вероятно, были куплены какие-то новые игрушки, которые должны символизировать собой новое счастье и какое-то утешение и восполнение по тому, что возврату уже не подлежит.

А Мальчик-Флейтист, забытый всеми, так и остался лежать под диваном в пыли. И этот прошедший мимо него Новый год подарил ему страшную истину. Он вдруг понял, что никому не нужен.

«А стою ли я того, чтобы быть нужным кому-то?- думал Мальчик-Флейтист,- что во мне есть?…»

Пыль, осевшая со временем на потерянной игрушке, совсем приглушила яркость его желтого клоунского наряда. Но она же, покрыв лицо, закрыла стеклянную пустоту…

И только черная полоска флейты упрямо не хотела теряться под неминуемым пыльным погребением…

Мальчик-Флейтист мучительно думал, что ему делать, чтобы окончательно не пропасть, не слиться с пыльным полом под диваном?!

Если ты Мальчик с коньками на плече, то ты должен быть таким, чтобы от тебя веяло бодрым январским холодком, слышалась музыка и в перекрестье прожекторов виднелись на городском катке красиво катающиеся вокруг нарядной елки люди с веселым румянцем на щеках. Если ты Флейтист, то ты должен играть на флейте, хоть бы она была и простой пририсованной к условному рту черной полоской.

Мальчик понял, что он должен играть на флейте, как раньше, когда он был в старом цирке-шапито, переполненном веселым народом в тусклом и загадочном  свете керосиновых ламп, где перед ним на задних лапках крутилась с веселой лисьей улыбкой его озорно рыжая собачка, помесь такса с дворняжкой, по прозвищу, кажется, Каштанка…

Нужно было просто играть на флейте…

Но это совсем было не просто. Ведь все это время он только изображал, что играет на ней. Так делали все елочные игрушки. Так принято у них. Елочные игрушки просто беззаботно отражают годами человеческое счастье. Другого ничего они не умеют делать.

Просто, попав на Елку, как на работу, елочные игрушки начинают служить ей. А Елка, приняв это жертвенное служение, сама приносится ежегодно в жертву «пятиминутного счастья». Но Флейтиста не было на Елке среди прочих игрушек. И человеческого счастья он тоже уже года два как не видел. И только тонко-тонко где-то скрипела от грустного ветра калитка, как будто заманивая невидимого человека войти в сад. А ветки ветлы у калитки все натирали до блеска, как самую яркую и самую дорогую игрушку, прокапнувшее в тумане солнышко. И Мальчик-Флейтист начал играть на флейте. А что ему еще оставалось делать? Больше ему играть было не перед кем. Первые попытки были очень робкие, едва слышные. Затем он осмелел. Старая рыжая крыса не поленилась и пришла из глубокого подполья и долго смотрела в его стеклянное лицо, думая о чем-то своем.

И постепенно он стал играть так хорошо, что однажды, это было уже летом, был услышан.

В этом доме жила одна маленькая и очень любопытная девочка, которая каждый день совершала массу судьбоносных открытий. Только что открытку, на которой был изображен смешной пузатый ежик  с надписью «ты мое солнышко» она, как в почтовый ящик, опустила в щель верхней ступеньки веранды - и, осознав необратимость происшедшего, тут же чуть не расплакалась, но за секунду до слез ее позвали есть крыжовник- и, сверкнув улыбкой, безмятежность сгладила печаль. По дороге девочка увидела улитку и отломанной палочкой осторожно потрогала ее усики. Улитка посмотрела на девочку своим склизким глазом и сокрушенно покачала головой. Потом девочка смеялась. Что-то такое смешное  защекотало  в горле. Затем ей стало вселенски грустно, и она лежала на диване, свесив к полу руку, ковыряя пальцем присохший к полу пластилин. Затем маленькая девочка зачем-то заглянула под диван и победоносно заулыбалась, разглядев там затерявшуюся елочную игрушку. Она извлекла маленькими цепкими пальчиками Мальчика-Флейтиста из-под дивана, внимательно рассмотрела его, загадочно улыбаясь, и тихонечко отнесла на улицу.

Там, под яблонькой,  она вырыла небольшую ямку, выстелила ее дно конфетными фантиками и положила на фантики Мальчика-Флейтиста. Рядом девочка аккуратно поместила обломок другой елочной игрушки (тоже обретенной под диваном), на которой сохранилась только цифра «12» и фрагмент двух  стрелок, часовой и минутной.

Все это девочка придавила сверху гнутым толстым цветным стеклом, осколком от папиной бутылки. И все это аккуратно присыпала землей. Затем, таинственно улыбаясь, она сделала в стекле окошко, очищая его пальчиком от земли.

Из окошка «секретика» улыбался девочке  Мальчик-Флейтист, в стеклянной пустоте которого, уменьшившись до маленькой куколки-матрешки,  отражалась  озорно улыбающаяся девочка, отражалось небо, отражалась смешная рыжая, смешно увеличившаяся, почти лесичья, мордочка собачки, помесь такса с дворняжкой, которая, конечно же, не могла не пронюхать «секретика». А у калитки в вишневый сад терпеливо ждал собачку мужчина с очень усталым взглядом в запотевшем пенсне, в старомодной шляпе, с саквояжем, с которым до революции ходили сельские доктора и священники. Постукивая тросточкой по забору, он шел себе, насвистывая, по деревне, а за ним семенила смешная верная Каштанка, которую он называл почему-то «терлибумбией»…

И что еще вам рассказать?  Открытка, отправленная девочкой в щель верхней ступеньки веранды, благополучно пошла в далекое будущее, когда постаревший и поседевший папа, заменяя подгнившие доски веранды, «получит» ее и вручит  торжественно «своему солнышку», любопытной девочке, так незаметно ставшей уже старшеклассницей, но ни на секунду не забывшей своего «секретика» в саду…

Клуб православных литераторов «Омилия»


Кстати, буквально через несколько дней, мы купили батюшке на Андрея Первозванного совершенно обаятельного плюшевого мишку с кепкой, с гармошкой- и он залихватско пел: " НУ КТО ТЕБЕ СКАЗАЛ , ЧТО НЫНЧЕ ОСЕНЬ,,,и припев: НИКТО ТЕБЯ НЕ ЛЮБИТ ТАК КАК Я,,,"
Но развеселить его так и не сумели.

[НАДЕ*ДА]

Ну вот. Нашла в Омилии. мне нравится. Может и вам кому понравится???
 Бабушка
Можно сказать, у меня не было бабушки...

Наташ. мне о-очень понравился этот рассказ!!!
Такой глубоко-проникновенный. Просто молодец ваш батюшка!!! Дай Бог ему написать ещё много таких замечательных вещей!

[Ольга )]

И мне очень нравятся рассказы о. Андрея.
Читала еще летом, на Омилии.
Наташа, спасиБо! И вашему батюшке помощи Божией!

[Наташа S]

Спасибо вас Господи, девчата!!!

[Natalya K.]

Да и мы не прочь похулиганить, особенно разбирает после одиннадцати..
Не никто не обижается, мы тут все свои, уже прошли всякие испытания на прочность. И только дружнее становимся.
Слава Богу за все!!

Ну конечно, как я спать, так вы хулиганить...

Наташа, спасибо, что познакомила с такими чудесными произведениями отца Андрея! Дай Бог ему здоровья!