Священномученик Митрофан (Краснопольский), архиепископ Астраханский и Царевский
Священномученик Митрофан родился 22 октября 1869 года в слободе Алексеевка Бирюченского уезда Воронежской губернии в семье крестьянина Ивана Краснопольского и в крещении наречен был Димитрием. Мать будущего святителя, Анастасия Семеновна, была дочерью псаломщика, она окончила сельскую школу и по бедности семьи вскоре была выдана замуж за небогатого крестьянина. С горечью она размышляла о трудности своего положения и, бывало, подолгу молилась Богу, чтобы Господь даровал ей сына и чтобы этот сын стал священником, надеясь, что материальное положение сына-священника поможет избавиться им от бедности. Господь услышал ее молитвы, но дал ей несравненно большее, в лице сына даровав не только относительное материальное благополучие, но неисчерпаемое богатство святости ее сына-мученика и молитвенника.
Первоначальное образование Дмитрий получил в сельской школе, а затем благодетель устроил его в Бирюченское духовное училище. Окончив училище в 1884 году, Дмитрий, как один из первых учеников, был принят в Воронежскую Духовную семинарию на казенный счет. Выходцу из крестьянской среды, ему здесь много пришлось претерпеть от своих одноклассников, чьи отцы были потомственными священнослужителями. Это обстоятельство сформировало у него характер несколько замкнутый. Но зато не брали его одноклассники и в общие забавы и шалости – и, таким образом, у него оставалось больше времени и сил на добросовестное усвоение наук; живя в бедности, он хорошо понимал, что хорошее образование является главным для него капиталом, способным в будущем обеспечить его социальное и материальное положение. Благочестивым же воспитанием в семье он вполне был приуготовлен на служение Богу и Его Святой Церкви.
В 1890 году Дмитрий окончил Воронежскую Духовную семинарию, женился, и 4 ноября 1890 года епископ Воронежский и Задонский Анастасий (Добрадин), рукоположил его во диакона к Казанской церкви пригородной слободы города Коротояка Воронежской епархии. 8 мая 1892 года у супругов родился сын; 15 декабря того же года диакон Димитрий был перемещен служить в Преображенскую церковь слободы Матрено-Гезевой Бирюченского уезда, а 23 февраля 1893 года – в Троицкую церковь в селе Алексеевке[1].
Здесь ему впервые пришлось столкнуться с тяжелым материальным положением в жизни сельского духовенства. Он вспоминал впоследствии, уже будучи епископом: «Мне никогда не забыть немногих, но глубоко запавших в мою душу слов, которые сказала мне одна женщина, когда я, только что сошедший со школьной скамьи и восприявший духовное служение, впервые должен был протянуть руку за тем хлебом, которым обычно благодарят во время визитации духовных отцов. Видя мое крайнее смущение, мою растерянность, видя, каким полымем стыда загорелось мое лицо, эта простая женщина сказала мне: “Что же ты, кормилец, бери, ведь тебе с этого жить надо”... Ее слова были проникнуты теплотой, сердечностью и сочувствием, но в них я услышал горькую истину, что духовенство, в том числе и я, ставший в ряды его, должно жить поборами»[2]. И однако оно было в то время в несравненно лучшем положении, нежели паства, которая могла рассчитывать тогда лишь на свои руки и Бога.
В это время свершилась над ним воля Божия – он овдовел, оставшись с сыном-младенцем; ребенка взяла на воспитание мать его почившей супруги, которая к тому времени овдовела и пожелала дать возможность отцу Димитрию, уже не связанному обязательствами семейными, с большей отдачей послужить Церкви Христовой.
13 сентября 1893 года диакон Димитрий был зачислен на казенный счет студентом Киевской Духовной академии на церковно-историческое отделение. 11 августа 1896 года он был пострижен в монашество с именем Митрофан, а 15 июня 1897 года ректор Киевской Духовной академии, епископ Каневский Сильвестр (Малеванский), в церкви Киево-Братского монастыря рукоположил его во иеромонаха[3]. 30 июня того же года иеромонах Митрофан окончил академию со степенью кандидата богословия, которую получил за работу «Аскетика святого Василия Великого».
16 ноября 1897 года иеромонах Митрофан был назначен инспектором Иркутской Духовной семинарии, в 1898 году – членом Иркутского Комитета Православного Миссионерского общества, Епархиального училищного совета и исполняющим должность ректора семинарии. 6 мая 1900 года он был награжден наперсным крестом[4].
25 января 1902 года отец Митрофан был назначен ректором Могилевской Духовной семинарии и 2 февраля возведен в сан архимандрита[5]. Это было трудное послушание в тяжелое смутное время, так как повсюду, не исключая духовных учебных заведений, поднималась смута, переходившая в иных местах в прямые мятежи, иногда заканчивавшиеся преступлениями. Обращаясь к студентам семинарии перед панихидой по убитому в 1902 году министру внутренних дел Сипягину, отец Митрофан сказал: «Внутри нашего Отечества, среди передовых его членов, среди так именуемой интеллигенции замечается брожение, неустойчивость, шатание. Вот уже второй год русская учащаяся молодежь, наша надежда, в которой залог будущего нашего преуспеяния, волнуется, мятется, сама ясно не сознавая, чего она ищет, к чему стремится. Дело началось заявлением неудовольствия на современный строй учебно-воспитательных институтов, желанием реформировать их якобы совершенно отживший быт, а теперь, как видите, завершается кровавыми преступлениями, не свойственными, противными мирному научному интересу»[6].
С 1903-го по 1907 год архимандрит Митрофан состоял цензором проповедей, произносимых в могилевском кафедральном соборе; с 1905-го по 1907 год – наблюдателем за преподаванием Закона Божия в средних и низших светских учебных заведениях города Могилева и благочинным Могилево-Братского монастыря[7]. Он стал активным деятелем Могилевского Богоявленского братства, много сделавшего для сохранения православия в то время, когда Белоруссия была отторгнута от России. Теперь же православие подстерегала еще большая опасность – теплохладность самих православных.
«Еще большую опасность для чистоты веры представляют люди, которые по наружности остаются якобы чадами Церкви, но крайне индифферентны ко всем ее установлениям, – писал отец Митрофан. – Своими легкомысленными суждениями, рассчитанными на потворство страстям, они вносят внутреннее разложение в нравственный строй жизни христиан и незаметно понижают его. Из этого лагеря раздаются голоса против строгости церковной дисциплины, продолжительности богослужений и т.п. Поток их разрушительных действий может быть остановлен только тесным единением нравственных чад между собой и совместными их усилиями, направленными на борьбу с противниками Церкви и ее установлений»[8].
Беспокоил его, как активного деятеля на поприще просвещения, и общий упадок образования; происходило это оттого, как он думал, что образование стало цениться не само по себе как таковое, а только в связи с обеспеченными им материальными благами и социальным положением в обществе. «Чем, как не таким отношением к школе и образованию, – писал отец Митрофан, – нужно объяснить ту страстную погоню за аттестатами, которая ведется у нас от средних учебных заведений до высших включительно и при какой забываются подчас самые элементарные требования порядочности»[9]. Это явление пагубно сказывалось как на самих учащихся, в самом начале жизни превращавшихся в отчаянных корыстолюбцев и карьеристов, для которых и наука, и интересы страны, и интересы ближнего становились всего лишь средствами на пути к собственному благополучию, но еще более пагубные последствия оно имело для всего народа, лишавшегося доброй совести ученых, учителей, врачей и государственных деятелей.
Поскольку Могилевская епархия изобиловала в то время инославными, иноверцами и сектантами, епископ Могилевский Стефан (Архангельский) 9 апреля 1906 года обратился к Святейшему Синоду с просьбой: учредить в Могилевской епархии викариатство, хиротонисав такого викарного епископа, который взял бы на себя миссионерские обязанности. Но Синод отказал ему в этом, 9 августа того же года отписав, что за неимением средств викариатство не может быть открыто, но, если епархия сама изыщет средства для содержания викарного епископа, Синод возражать не будет. В это время епархиальный миссионер пожелал перейти на должность преподавателя Могилевской Духовной семинарии, а настоятель Могилево-Братского монастыря согласился перейти в другую обитель, и таким образом открывалась возможность покрыть часть расходов на содержание викарного епископа. Для покрытия недостающей суммы епископ Стефан обратился к монастырям епархии с просьбой о пожертвованиях. 18 декабря 1906 года он вновь послал прошение в Синод о создании викариатства и о назначении к нему викарием архимандрита Митрофана (Краснопольского).
25 января 1907 года «в Могилевской епархии на местные средства»[10] была учреждена кафедра Гомельского викарного епископа «с возложением на него управления Могилево-Братским монастырем на правах настоятеля»[11]. 10 февраля 1907 года в Санкт-Петербурге состоялось наречение архимандрита Митрофана во епископа Гомельского, и на следующий день в Троицком соборе Александро-Невской Лавры он был хиротонисан во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии[12].
Вручая новопоставленному епископу архиерейский жезл, епископ Стефан сказал: «Дух тьмы воздвиг против Церкви Христовой и врагов внутренних из самих недр Церкви. – Это все более и более распространяющееся неверие нашей интеллигенции. Это антихристианский дух в науке, искусствах, печати, законодательстве и направлении культуры. Это так называемое неохристианство, а в действительности новое, на христианской почве, язычество с его неизбежным и отвратительным культом плоти. Это явившееся в наше смутное время политического брожения так называемое церковное обновленчество. – Вот враги Церкви внутренние, подкапывающиеся под самые ее основы. К глубокому прискорбию, в число их стали некоторые служители Церкви и богословской науки и готовы продать свою Матерь – Православную Церковь протестантству и масонству, если не за сребреники иудины, то за чечевичную похлебку – суетную славу людей передовых и прогрессивных. Яд отравы своих церковно-анархических писаний они разливают по всей Православной Руси, стараясь заразить им не только верных сынов Православной Церкви, но, если возможно, и самих пастырей и готовящееся к служению Церкви наше юношество. О, Иудина предательства! Воистину домашний внутренний враг сей еще опаснее внешних врагов! Ввиду такого-то именно положения пастырей Церкви, как агнцев среди волков, ты и призываешься теперь на совместную со мной апостольскую стражу в Церкви Могилевской... Пойдем же вместе на то делание, которое доселе я совершал один»[13].
Хиротонисанный во епископа, владыка Митрофан энергично принялся за организацию миссионерской деятельности. В январе 1908 года он пригласил духовенство Гомельского уезда на совещание по делам миссии, где было принято решение о создании в Гомеле миссионерских курсов и «разработана как внешняя, так и внутренняя сторона организации курсов»[14]. 11 февраля 1908 года владыка был включен в состав учрежденного при Святейшем Синоде Особого совещания для разработки мер к наилучшему устроению внутренней и внешней миссии и к оживлению ее деятельности.
Осенью 1907 года епископ Митрофан был избран членом Государственной Думы третьего созыва и участвовал в ее работе до 1912 года. Это было тяжелое для России и для него лично время, когда беспорядочный парламентаризм, показывая всю бесплодность своей суетливой деятельности, уже становился орудием уничтожения России. Любые вопросы в парламенте – был ли это вопрос о гибели народа от пьянства или вопрос о светском образовании, целенаправленно развращавшем народ, не вкусивший еще вполне горьких плодов языческого просвещения, – все обращались против русского народа. Как ни положи этот парламентский «рог», он всегда станет так, что русскому народу не быть. Причем в случае с народным пьянством и государственные чиновники, и члены Государственной Думы действовали вполне единомысленно: средство массового самоубийства народа – спиртные напитки – становилось средством пополнения казны, обеспечивающей в первую очередь их самих. Все были настолько зачарованы псевдоэкономическими рассуждениями, что, находясь в этой среде, даже христианский епископ, для которого нравственные христианские идеалы должны быть превыше всего, им поддался. На одном из заседаний Думы епископ Митрофан заявил: «Нужно оздоровить, нравственно поднять народ, и тогда, несомненно, борьба с пьянством станет на правильный и рациональный путь. За постепенность говорит и соображение другого характера. Несомненно... что при всем нашем желании мы не можем выключить из государственного бюджета 480 миллионов рублей, которые получаются от продажи питий»[15].
Через несколько месяцев, однако, увидев подлинные размеры бедствия и прямой злой умысел некоторых членов Государственной Думы, он выступил более решительно против законов, способствующих распространению пьянства. «Я не назову здоровой ту финансовую систему, – заявил он, – которая покоится на основаниях, которые при практическом осуществлении приводят нацию к обессилению нравственному и физическому. Идя этим путем, такая система подкапывается под самые основы и корни того организма, которым она питается. И неизбежно наступит пора, когда обессиленный народный организм окажется совершенно неплатежеспособным. Поэтому нужно вовремя остановиться и признать, что доход от водки вреден, и правительство в собственных интересах должно отказаться от доходов от спиртных напитков, хотя, быть может, и не сразу, а постепенно, по мере того как будут изысканы новые источники пополнения той бреши, которая произойдет при проведении радикальных мер борьбы с пьянством»[16].
29 января 1909 года епископ Митрофан был избран почетным членом Общества Первой Российской Сергиевской школы трезвости[17].
В проповеди в ближайшее воскресенье после праздника Крещения Господня в 1910 году он выразился уже значительно решительней против губительного порока пьянства. «В настоящей беседе с вами, – сказал владыка, – я хочу коснуться одного такого зла, которое все признают, которое пустило громадные корни в жизни народной, но с которым мало или почти не хотят бороться. Нисколько не опасаясь быть обвиненным в преувеличении, я смело скажу, что наиболее распространенным в наше время пороком является пьянство. Об этом красноречиво говорит та колоссальная сумма (до восьмисот миллионов рублей), которая ежегодно пропивается в России. Пьянство делается у нас повальным. Пьют старики, пьют молодые, пьют мужчины, пьют женщины и девицы. С ужасом узнаем, что оно распространяется и в школе среди малолетних детей, где громадный процент детей отведали вина, а некоторые знают уже состояние охмеления. И не думайте, что это отдельные, немногие примеры. В Московской, например, губернии, по данным школьной статистики, в 10-летнем периоде насчитывалось до 70 % мальчиков и до 40 % девочек, знакомых уже с вином... В большинстве учителями детей в этом скверном деле были сами родители. Можно ли дальше идти по пути соблазна сих малых и каких последствий от сего ожидать? И сейчас самое поверхностное наблюдение говорит о хилости и все более увеличивающейся общей дряблости населения, о громадном понижении его интеллектуальных способностей и изумительном росте преступлений, сопровождающихся потерей моральной чувствительности... Теперь стала общепризнанной в науке истина, что алкоголь действует губительно не только на потребителя, но отражается и на потомстве его. Громадное количество душевнобольных, неврастеников, идиотов, эпилептиков происходит на почве отравления родителей пьянством...»[18]
С 29 мая 1911 года епископ Митрофан стал почетным членом Камчатского Православного Братства, с 21 июля – товарищем Председателя Всероссийского съезда практических деятелей по борьбе с алкоголизмом[19].
Такая же проблема была и с думскими инициативами, направленными на поддержание процесса разрушения национального образования: образование за допетровской Россией отрицалось как таковое, а в послепетровской оно стало целиком западническим, направленным на приобретение узких, специальных знаний. Но если на Западе такой характер приобретения знаний имел свое оправдание и свои мотивы, так как они давали человеку возможность завоевать социальную площадку для своего индивидуального земного существования и проложить дорогу к личному благополучию и успеху, а для всей западной культуры – к технологическому прогрессу, то для русского человека оно почти не имело смысла, так как совершенно не удовлетворяло его нравственных запросов; приобретенное таким образом знание приводило не к обогащению человека, а к его нравственному одичанию, ибо из системы образования выбрасывалось главное – религиозное мировоззрение как система представлений о мироздании, месте в нем человека и оценка земной деятельности человека, его поступков и взаимоотношений людей с точки зрения законов религиозно-нравственных.
Увидев воочию жестокую, полную лжи и коварства борьбу думских деятелей, направленную на разрушение народного образования и нравственных начал, владыка в одной из своих проповедей, с возмущением передавая свое впечатление от так называемой работы думских деятелей, сказал: «На развитие же духа, на закладку прочного фундамента для образования на нем цельного миросозерцания почти не обращается внимания. Что же касается вопросов веры, спасения, то они или в лучшем случае замалчиваются, или на них смотрят с нескрываемой досадой, нетерпением, как на что-то такое, что только отнимает у юношей время, дорогое и нужное для иных целей или знаний, на самом деле подчас пустых и ничтожных с точки зрения серьезного человека, но выдвигаемых модой, требованиями момента... Кому не приходилось видеть такой семьи, где уже открыто совершается глубокая трагедия разделения на два лагеря представителей старшего поколения и младшего, одних – борющихся за свои святые убеждения, всем своим существом не желающих усвоить грубый материалистический взгляд на предметы высокого для них почитания, а других – нагло глумящихся над проявлениями религиозности и набожности и почитающих великою честью для себя считать своим родоначальником обезьяну. И если прежде такой грубый материализм находил для себя последователей главным образом из среды питомцев высшей школы, то теперь является большая опасность, что он пойдет дальше и даже может проникнуть в школу начальную, в среду простого верующего народа. По крайней мере, все чаще и чаще раздаются голоса... что на уроки Закона Божия в школе уделяется слишком много времени... Не нужно быть пророком, а только не забывать уроков соседних западных государств, чтобы знать, что дальнейшим шагом в этом направлении будет полное удаление Закона Божия из круга преподаваемых в школе предметов. К такому концу неизбежно приведет нас путь подражания, если мы будем последовательны и не остановимся хотя на краю гибели»[20].
Будучи в 1912 году членом Государственной Думы, епископ Митрофан взял на себя безблагодатную роль поступить не по совести, а по должности, как понимал он свои обязанности, и публично защитить неправое решение о смещении с кафедры епископа Саратовского Гермогена (Долганева) и высылке его в Жировицкий монастырь, произнеся по этому поводу довольно путаную и противоречивую речь, в которой старался убедить слушателей, что между выступлением епископа Гермогена против Распутина и его ссылкой в Жировицы нет никакой связи, что виновником происшедшего является сам епископ Гермоген, так как епископ «должен был молчаливо... с достоинством уйти и предоставить времени исправить то его положение, в которое он ведь не без вины своей попал»[21].
Обер-прокурор Саблер, которого главным образом и касалась эта защита, отблагодарил епископа. 26 февраля 1912 года он писал великому князю Константину Константиновичу: «Поручение о желательности перемещения епископа Митрофана исполню. Отцы члены Святейшего Синода относятся к нему с полным сочувствием. При обсуждении в будущем вопросов до замещения освобождающихся кафедр относящихся имя Преосвященного не предлежит забвению»[22].
3 ноября 1912 года владыка Митрофан был назначен на самостоятельную кафедру – епископом Минским и Туровским[23]. Прощаясь с Гомельской паствой, владыка сказал: «Первоначально... у меня было твердое намерение поселиться здесь, в Гомеле, но возложение на меня общественных обязанностей, которые также не должны быть чужды пастырю Церкви, не позволило осуществлению моего первоначального плана – и я должен был ограничиваться только временными приездами к вам; тем не менее, я успел обозреть все церкви моей паствы, за исключением четырех, но зато некоторые посетил по два и по три раза и всюду поучал слову Божию. Искренне говорю, что я с величайшим удовольствием и радостью устремлялся сюда всякий раз, когда освобождался от занятий в Государственной Думе, – и после тяжелых думских занятий всегда находил среди вас отдых; всегда вы, и в особенности сельское население, встречало меня с приветливым радушием, ласкою и любовью, что меня радовало и успокаивало. Приношу сердечную мою благодарность всем вам за ваше радушие, за вашу любовь ко мне и прошу прощения, если я не выполнял свой архипастырский долг так, как следовало бы; прошу прощения, если я, быть может, невольным словом обидел кого из вас; прошу прощения, если я неожиданным и нечаянным своим приездом причинил кому-либо из вас беспокойство и неприятность. В свою очередь и сам прощаю всех, вольно или невольно прегрешивших против меня»[24].
14 марта 1913 года владыка был избран пожизненным членом постоянной Комиссии по вопросу об алкоголизме при Русском обществе охранения народного здравия в городе Санкт-Петербурге Императорского Палестинского Общества[25], а 3 мая того же года – членом Управления и отдела общества Красного Креста в городе Минске[26].
Прибыв на новое место служения, епископ Митрофан сразу же приступил к ознакомлению с жизнью епархии. Отслужив литургию в соборе в городе Мозыре, владыка «произнес слово, посвященное изображению жизни и трудов святого благоверного и великого князя Александра Невского. Напомнив слушателям исторические заслуги великого князя для России, владыка в лице его указал высокий пример деятельного служения христианина своему Отечеству. “Такой пример не единичен, – сказал он. – Из всех званий и состояний русского общества на протяжении веков выходили великие граждане-патриоты. Много народолюбцев дали России и служители Церкви и алтаря Господня, как например святители Петр, Алексий и Иона и другие, как великий молитвенник земли русской преподобный Сергий Радонежский. Но то, в чем не сомневались старые русские люди, что для них было свято и непререкаемо, то в наши дни осуждается и похуляется как нечто устарелое и отжившее свой век.
Любовь к Отечеству и родному народу, которая была источником героизма предков наших, считается теперь слабостью и предрассудком. На смену ее должно быть другое чувство и другое отношение к людям, определенно указываемое этим словом “космополитизм”. Любовь ко всему человечеству без различия, любовь, не знающая никаких религиозных и национальных ограничений, – вот что должно отличать современного просвещенного человека. Но сколько фальши и лицемерия слышится в этом учении! Можно ли обладать целым, не обладая частью? Можно ли любить человечество, не любя тех, кто нуждается во мне, кто смотрит на меня как на своего близкого, родного? Нет, кто, по слову Апостола, присных своих отвергся, тот хуже неверного [1 Тим. 5, 8]. Как не любить христианину своего народа, когда он имеет высочайший пример этой любви в лице Господа, Который оплакивал гибель Своего народа и священного города Иерусалима?”»[27].
Памятуя, какое значение имели некогда братства в Западном крае, владыка по приезде в Минск попытался максимально активизировать их деятельность, и в октябре 1913 года состоялся съезд членов братств. Заседания были открыты словом епископа Митрофана о важности почитания местных святых и местных святынь Минской епархии. «Наш долг, – сказал владыка, – прославлять тех, которые отдали все свои силы на пользу нашего края. Мы имеем великое утешение считать Минскую кафедру одною из древнейших. Кафедра Туровская получила начало еще при Владимире святом, и мы имеем великих святителей, которые подвизались в этом городе и после своей смерти ходатайствуют за нас – святителей Кирилла и Лаврентия Туровских. Имена их должны быть хорошо нам известны. Несмотря на это, эти угодники Божии у нас особого прославления не получили. Каждый край имеет своих местных святых, и каждый край воздает им должное почитание: изображения их имеются в каждом доме, имена их с любовью даются новорожденным, в честь их воздвигаются храмы. В нашей же Минской епархии имена Кирилла и Лаврентия очень редки, нет их изображений, не говоря уже о храмах. В честь святителя Кирилла посвящен только один храм, а посвящен ли в честь святителя Лаврентия хоть один храм – не знаю. Нужно позаботиться о восстановлении памяти этих святителей во всем величии. Это, конечно, могло бы быть сделано посредством епископского циркуляра, но я отложил этот вопрос до нашего братского съезда, ибо циркуляр может достигнуть силы и цели лишь тогда, когда находит для себя отзвук в общем сознании...
Кроме святителей Кирилла и Лаврентия, епископов Туровских, у нас есть мученик – Гавриил Слуцкий. Святых останков епископа Кирилла мы не имеем. Предание говорит, что мощи его сокрыты были от врагов, набегам которых подвергалось Туровское княжество; мощи же святителя Лаврентия почивают в городе Киеве. Глубокий старец, постриженик Киевской Лавры, епископ Лаврентий тяготел к Киеву... Мощи... младенеца Гавриила, умученного от иудеев, пребывают у нас в Слуцком монастыре, но, кажется, особого почитания не получают, хотя русский народ вообще любит ходить на поклонение святыням.
Но как почтить нам своих святых? – Нужно, по крайней мере, иметь их изображения. И вот я решил собрать всех наших местных святых в общую икону: изобразить на ней святителей Кирилла и Лаврентия и младенеца Гавриила, а вверху, над ними, поместить изображение нашей местной Минской иконы Божией Матери. Такая икона должна бы получить самое широкое распространение в местном крае»[28].
Съезд решил выделить особо день празднования памяти младенца Гавриила – 20 апреля и к этому дню устроить паломничество в город Слуцк – к мощам мученика.
Члены съезда обсудили и приняли решение по множеству насущных вопросов, таких как вопрос о смешанных браках и мерах по укреплению православно-русского сознания, о народном просвещении, о крещении погружением, об обществах трезвости. Последним обсуждаемым вопросом был вопрос о таком новоявленном зле, как широко распространившееся тогда хулиганство. «Это – бунт против всего нравственного, чистого и хорошего и стоит в тесной связи с революцией, – заявил владыка. – Какие мы можем принять меры? Мне кажется, что мы своими средствами бороться не можем. В нашем распоряжении имеется доброе слово убеждения; но хулиганы церквей и школ не посещают, в собраниях наших не бывают. Где же мы им будем говорить и усовещевать? Мы должны возложить борьбу с этим злом на правительство, но не будем браться за дело, нам непосильное»[29].
Проблемой была тогда и малая осведомленность православных об истории Западно-Русского края, и епископ Митрофан «12 января 1914 года в зале Дворянского депутатского собрания прочел лекцию о положении русских в Галицкой и Угорской Руси в связи с историей этого края»[30]. Коснувшись положения православных русских в начале ХХ века в правление венгров, владыка рассказал, как сестра православного миссионера иеромонаха Алексия (Кабалюка)[a] «собрала около себя группу девственниц-христианок и устроила нечто вроде первобытного монастыря в горах, вдали от населенных мест. Об этом узнала полиция, нагрянули жандармы. Девушек загнали, избивая нагайками, в реку, на которой уже застывал лед, и продержали там несколько часов. Большая часть их не выдержала этой пытки и погибла. Мужчин, подозреваемых в распространении православия, подвергают настоящим пыткам: подвешивают к дереву за руки и за ноги и оставляют в таком положении на долгое время. Через час-полтора у таких мучеников струями льется кровь из ушей, рта, носа; некоторые выдерживают такую пытку, но большинство умирает. У галицких крестьян есть даже специальное название “мучилищное древо”...»[31].
Во время начавшейся в 1914 году Первой мировой войны владыка принял активное участие в организации госпиталей и собирании пожертвований для солдат. Видя, что ужас мировой войны не доходит до многих очерствелых сердец, даже женщин, он обратился с увещанием, направленным против употребления роскоши в одежде. «Дорогие соотечественницы! – писал он. – Мы... чувствуем на себе, как под влиянием суровых условий войны изменяются... нормы нашей жизни, приостанавливаются законы и суды, возникают новые запросы и интересы. Так неужели же мы не в состоянии будем, хотя временно, препобедить одних только законов моды и если не разрушить их, то хотя приостановить их действие, чтобы своей расточительностью не отягощать и без того тяжелого положения страны, чтобы снять с себя справедливые упреки в отсутствии серьезности и правильного понимания своего долга, чтобы, наконец, не потерять уважения окружающих, а главное, своих дорогих защитников и героев?
Разорвем же хотя на время те путы, которыми давно связано наше общество. Возвратимся к простоте в одеждах и сосредоточим все внимание на внутренних переживаниях. “Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом” (1 Пет. 3, 3-4)»[32].
1 июля 1916 года Святейший Синод назначил Преосвященного Митрофана епископом Астраханским и Енотаевским. 24 июля состоялось прощание владыки с Минской паствой. Для многих перемещение его на другую кафедру во время войны виделось неоправданным и непонятным, и некоторые стали высказывать предположения, уж не искал ли нового места подальше от тревожных военных действий и разоренной войной епархии сам владыка, и епископ вынужден был, прощаясь с паствой, сказать: «Нет, видит Бог, я не искал этого перемещения, готов и впредь разделять скорби и болезни моих бывших духовных чад и не без сожаления расстаюсь с Минской епархией, которую хорошо изучил и полюбил. С другой стороны, я не склонен доискиваться тех побуждений, которые были причиною моего перемещения в Астрахань, так как привык во всех случаях своей жизни вверять себя Промыслу Божию, который назирает земной жребий человека и предустрояет все к нашему общему благу и спасению»[33].
В ответном слове священник кафедрального собора, протоиерей Димитрий Павский[b], сказал: «Ваше Преосвященство, Преосвященнейший Владыко! В настоящие прощальные минуты расставания с тобою, как своим бывшим архипастырем, душа окружавшего тебя минского духовенства полна самых разнообразных переживаний и чувств... Известие о перемещении тебя на далекую Астраханскую кафедру поразило нас всех, подобно грому с безоблачного небесного свода. Так оно было для нас неожиданно и непонятно. Еще живы и ясны у нас впечатления от встречи тебя при вступлении на Минскую кафедру. Ты окормлял Минскую епархию менее четырех лет. Ты покидаешь ее в тот момент, когда должен был приняться за планомерную созидательную работу, – в самое тяжелое для нее время, когда жестокий враг вторгся в ее пределы. Ты сумел поддержать нормальный строй церковной жизни в Минской епархии до конца своего пребывания в ней...
За короткое сравнительно свое святительство на Минской кафедре ты всколыхнул для деятельности все подведомственные тебе силы. Ты весь был в заботах и трудах по поднятию приходской жизни, усилению... производительности разных епархиальных учреждений, по улучшению быта духовно-учебных заведений и широкому развитию церковно-школьного дела, при этом все эти заботы и труды явственно были проникнуты стремлением поддержать престиж православия и укрепить в своей пастве русские национальные начала. Ты посетил большинство приходов епархии, из которых много отдаленных и захолустных... Ты поставил на должную высоту почитание местных святынь, оживил среди пасомых память небесных покровителей епархии святых святителей Туровских Кирилла и Лаврентия, а также святого младенца Гавриила. Твоими хлопотами во всех храмах епархии появились иконы этих святых...
Не менее кипуча и разновидна была твоя работа и во дни разбушевавшейся военной бури. Ты принял все посильные меры, чтобы облегчить печальное положение своей паствы. Не прекращая своих поездок по епархии, ты призывал всюду паству к терпеливому перенесению невзгод военного времени. Для оказания материальной помощи ей привлекал действующие благотворительные государственные организации. Семьи призванных в ряды армии и беженцы получили при тебе щедрую материальную помощь кроме того и из... епархиальных источников в виде разного пособия, устройства убежищ и приютов. Не забыты были тобою в это время и наши доблестные защитники Родины. Совершая... поездки к фронту наших войск, ты любил воодушевлять их своим красноречивым словом на подвиги ратные. Для раненых воинов ты открыл свои епархиальные лазареты. Число посещенных тобою лазаретов в целях преподания утешения страждущим воинам насчитывается многими десятками...
Признаемся, что на первых порах трудно было нам привыкать к тебе, исполненному широкой инициативы, неистощимой энергии и чрезвычайной работоспособности при незнании твоего характера и нрава. Но с течением времени мы привыкли к твоим требованиям, узнали, что под суровой наружностью твоею таится чисто русская душа с идейностью, добрым сердцем, прямотою, правдивостью и твердостью»[34].
Затем к владыке обратился со словом настоятель минской привокзальной церкви во имя Казанской иконы Божией Матери священник Владимир Хираско[c]. «Ваше святительское благословение, – сказал он, – почивает на нашем величественном храме, в котором Вы же первый принесли Господу Богу первую бескровную жертву о создателях и прихожанах сего святого храма. Вы благословили и сами же возглавили первый, так успешно привившийся в городе Минске трезвенный крестный ход, завершившийся освящением первого вагона трезвости. Вашими молитвами обвеян и согрет добрый христианский патриотический порыв железнодорожных служащих, побудивший их открыть лазарет для наших доблестных защитников. Вы ни разу не отказали прихожанам в величайшем для них духовном наслаждении – в торжественном архиерейском богослужении... А в тяжкую годину жизни нашего города, когда ему стала угрожать серьезная опасность от врага, Вы подъяли на себя труд совершить именно в нашем храме общественное моление, вызвавшее у богомольцев прилив бодрости и новых сил и к терпеливому перенесению невзгод военного времени и к честному, стойкому исполнению своего патриотического долга»[35].
Прибыв в Астрахань, владыка Митрофан начал знакомиться с приходами епархии и в первую очередь с миссионерской деятельностью, поскольку на территории губернии жили тысячи калмыков-идолопоклонников и киргизов-магометан. В сентябре 1916 года епископ Митрофан объехал Калмыцкую степь, посетив самые отдаленные приходы.
Как и на Минской кафедре, в Астрахани он оказывал особенное внимание учебным заведениям; 5 ноября 1916 года он посетил городское реальное училище и присутствовал на уроках Закона Божия. Во время большой перемены он сказал ученикам: «Современное образование, несмотря на плоды, которые оно приносит учащимся в жизни, не может одно сделать нас истинным человеком, – необходимо воспитание религиозное и нравственное, средством к чему являются уроки Закона Божия»[36].
23 ноября 1916 года после литургии владыка обратился к присутствующим со словом «об усилившейся, несмотря на тяжелые обстоятельства, переживаемые нашим Отечеством, безнравственности современного общества, о его увеселениях, растлевающих нравственность. Владыка обратил внимание на кинематографы, безнравственно влияющие на народ, о том, что увеселения там совершаются даже под праздники, допускаются дети, соблазняющиеся там различными безнравственными картинами. И все это в такое время, когда нужны усиленные работы и заботы наши о благе воюющих наших доблестных защитников, а не увеселения и увлечения разными удовольствиями. Владыка указывал на то, что допущением на увеселения детей мы... как соблазнители малых сих, навлекаем на себя гнев Божий»[37].
10 января 1917 года состоялось открытие миссионерских курсов в селе Пришибе Царевского уезда, на котором присутствовал епископ Митрофан, инициатор и вдохновитель этого дела. Целью курсов было дать каждому православному представление о вероучении, чтобы при столкновении с сектантами любых толков они могли дать отчет о своем уповании и разъяснить сектанту его заблуждения, чтобы «православные не оставались безответными перед сектантами, как это часто приходится наблюдать вследствие безразличного и подчас холодного отношения к сознательному научению истинам Православной Церкви»[38].
4 декабря 1916 года в Астрахани состоялось собрание членов Астраханской народной монархической партии, которое постановило отправить Императрице Александре Федоровне телеграмму с выражением поддержки. На следующий день она ответила телеграммой: «Твердо верю, Господь поможет искоренить врага. Горячо благодарю за чувства ваши и любовь ко мне»[39].
В ответ на эту телеграмму епископ Митрофан обратился с посланием к пастве, что стало одновременно поводом обнародовать и саму телеграмму, и защитить репутацию Императрицы, которую пресса подвергала злостным поношениям и клевете.
«Война – дело переменчивое, – писал он, – и пока врагу не нанесен окончательный сокрушительный удар, она имеет свои удачи и неудачи и всегда несет великие испытания и лишения для воюющих. На этих-то неизбежных испытаниях и переживаемых страданиях Родины внутренние враги, подталкиваемые врагами внешними, не побоялись, не постыдились построить свою разрушительную работу, распуская различные злонамеренно вымышленные слухи, подозрения и сомнения...
Дорогие соотечественники! Ныне, как всегда в годины общественных невзгод и потрясений, взоры наши с надеждой и мольбой обращаются к тому, кому Богом вручены судьбы нашего Отечества. Царь, взывают верные сыны Отечества, уйми клеветников, обуздай злоречивые языки, верни стране спокойствие и уверенность, которые в настоящее время нужней чем когда-либо, иначе мы сыграем на руку врагам... В годину испытаний и страданий тесней сплотимся около Царя и Трона, наших исторических, заветных святынь. В них наша опора и защита...»[40]
Однако, случилось худшее. Несмотря на все предупреждения, вопреки здравому смыслу и законам Российской империи, царь в разгар войны в марте 1917 года отказался от власти, отрекся от трона, поддержанный в этом безумном решении своими ближайшими помощниками – военачальниками, которых сам в свое время и выдвинул, и таким образом своею единоличною властью совершил государственный переворот, завершив период правления в России абсолютистской монархии европейского образца, насажденной Императором Петром I. Для многих, не вдумывавшихся в историю России и посему не понимавших причин тяжелой болезни, приведшей социальный организм к государственному краху, это явилось большим потрясением. Монархист по убеждению, епископ Митрофан переживал эти события смятенно и тяжело.
8 марта 1917 года астраханское духовенство на экстренном заседании постановило послать приветственную телеграмму одному из участников государственного переворота, председателю Государственной Думы Родзянко. Владыка «отказался дать свою подпись к телеграмме»[41]. Но как ни прискорбно это было, в силу переворота, совершенного самой властью, после официального оглашения актов отречения Императора Николая II и его брата, великого князя Михаила, от 2-го и 3 марта 1917 года, епископу ничего не оставалось делать, как обратиться со словом к Астраханской пастве. «...Прочитанными актами установлено новое правительство в России, и обязанность всех граждан повиноваться ему, так как “несть власть, аще не от Бога, и сущия власти от Бога учинены суть” (Рим. 13, 1). Новое правительство принимает на себя великую и ответственную перед народом задачу – обновить и улучшить все стороны государственной жизни, и потому в настоящий момент всякие сопротивления и волнения преступны и могут клониться ко вреду дорогой Родины. Настоящее время – особенное время, когда льется русская кровь за благо Родины, и обязанность каждого – трудиться и работать на благо Отечества, чтобы общими силами победить нашего кровожадного врага – немца и привести войну к победоносному концу...»[42]
10 марта городское собрание духовенства обнародовало воззвание к населению Астрахани, в котором приветствовался свершившийся переворот. «Сегодня великий всероссийский праздник свободы. Разделяя чувства, одушевляющие в этот радостный день граждан земли Русской, православное духовенство города Астрахани считает священным долгом призвать население начать этот праздник церковной молитвой Господу Богу – устроителю судьбы народов и помянуть героев-борцов, живот свой положивших за свободы Родины. А для сего имеет совершить сегодня во всех приходских храмах по окончании литургии молебствия с возглашением многолетия Российской державе, правительству и воинству ее и с возношением “вечной памяти” убиенным героям...»[43] Епископ Митрофан отказался подписать такое воззвание.
Со 2-го по 10 мая 1917 года в Астрахани прошел чрезвычайный съезд духовенства и мирян, выработавший резолюцию, утвержденную епископом Митрофаном, в которой о положении Церкви в государстве говорилось: «Православная Церковь в свободном Русском государстве должна быть свободной от всякой светской власти в определении своего внутреннего строя, а в отношении к правительственной власти – содействовать всем ее начинаниям на благо и процветание России. Так как православие является вероисповеданием большинства русских граждан... то Православная Церковь должна быть в ряду прочих первой и иметь значение не частноправового, а публично-правового установления, что и должно включить в основные законы государства Российского»[44].
2 сентября 1917 года по ходатайству владыки Митрофана Святейший Синод назначил Преосвященного Леонтия (Вимпфена)[45] епископом Енотаевским, викарием Астраханской епархии, и епископ Митрофан стал именоваться епископом Астраханским и Царевским.
15 августа 1917 года в Москве открылся Поместный Собор Русской Православной Церкви. На Соборе епископ Митрофан возглавил Отдел о Высшем церковном управлении, в обязанности которого входило и рассмотрение вопроса о патриаршестве.
11 октября 1917 года владыка выступил в пользу восстановления в Русской Церкви патриаршества[46]. Этот вопрос вызвал ожесточенные споры. Тридцать два члена Собора выразили протест против предложения епископа Митрофана и возглавляемого им Отдела, пытаясь воспрепятствовать и самому обсуждению этого вопроса. 14 октября Собор все же решил обсудить вопрос о восстановлении патриаршества в Русской Церкви; обсуждение вылилось в ожесточенные споры; после того, как против предложения епископа и членов Отдела выступили основные противники, вновь выступил епископ Митрофан.
«Основной вопрос, который нужно решить Собору, – сказал он, – быть или не быть Патриарху. Мы говорим об институте, который корнями своими связан с жизненными интересами России... Законен ли Патриарх канонически? Как проявил он себя исторически в России и, может быть, в других православных государствах? Желателен ли он в условиях современной русской действительности? К этому надо сводить дальнейшие наши рассуждения. Это вопрос важный. Это вопрос о переустройстве всего церковного управления, в системе которого Патриарх является главою, с положением первого между равными ему епископами, как ясно указано в 34-м правиле Апостольском. Вот каноническая природа Патриарха. Я хочу вывести этот вопрос из искусственных условий, которые создались здесь, и сказать, о чем нам следует говорить. Нам нужно говорить о восстановлении патриаршества с точек зрения – канонической, исторической и бытовой»[47].
«Церковь управляется своими законами и нормами, и церковная жизнь стоит выше всяких форм гражданского быта, – пояснил епископ Митрофан. – Государственный строй может приходить и уходить, а Церковь в основе своей является институтом постоянным, незыблемым в сравнении с преходящими формами. Говорили, что мы хотим повторить известный политический строй – абсолютизм. Не хотим мы повторять политического строя, потому что Церковь выше политического строя. Нас пугает абсолютизм политический, но в нашей Церкви абсолютизма нет, – на Западе есть абсолютизм папский, но он у нас немыслим. Оставить ли у нас коллегиальную форму управления или восстановить патриаршество, в обоих случаях личность, как нравственная самоценность, будет иметь одинаковую возможность для нравственного развития. О форме управления можно говорить только с точки зрения целесообразности управления. И только с этой точки зрения мы говорим о Патриархе, который лучше спаяет церковный союз. Это не повторение гражданского строя. Смешивать два строя нельзя, и о Патриархе мы должны говорить с точки зрения канонов, истории и церковно-бытового уклада…»[48]
25 октября 1917 года власть в стране захватили большевики. 28 октября соборное заседание под председательством митрополита Московского Тихона (Белавина) началось с зачтения митрополитом предложения шестидесяти членов Собора, предлагавших прекратить обсуждение и немедленно приступить к голосованию по вопросу о восстановлении патриаршества. Выступивший вслед за митрополитом священник, делегат от Петроградской епархии, сказал: «Я... должен сказать, что нам наказывали “возвратиться с Патриархом”, говорили, что жизнь повелительно требует этого. И теперь, когда все уже выяснено, ни на минуту нельзя откладывать решения вопроса. События, на наших глазах совершающиеся в первопрестольной столице, и наша беспомощность отозваться на них подтверждают красноречивее всяких слов, что мы не имеем отца, что из Автокефальных Церквей одна наша Церковь обезглавлена. Все возражения против патриаршества сводятся к двум главным: боязни абсолютизма власти, русского папизма и утверждению, будто патриаршество противоречит соборности. Но эти возражения разъяснены уже совершенно.
Итак, события текущей жизни повелительно требуют не медлить с этим вопросом. Больно было читать в печати и слышать здесь грустное повествование о том, как делегация Священного Собора по вопросу о церковно-приходских школах была принята премьер-министром, настоящим или бывшим, теперь уже нельзя сказать, как сухо обошелся он с нею. Не то было бы, если бы это был голос Собора, возглавляемого Патриархом... если бы у нас был ходатай, отец духовный, о нас болеющий, Патриарх, окруженный любовью, за которым мы готовы были бы идти на крест, – было бы не то: голос Церкви повелительно прозвучал бы тогда. Вот и теперь нам необходимо нужно увлекательное властное слово умиротворения. Оно будет иметь силу, когда будет исходить от Собора, возглавляемого Патриархом, который тогда может сказать словами Спасителя: “овцы слушаются Моего голоса и идут за Мной, потому что знают Меня, и никто не похитит их из руки Моей” (Ин. 10, 27-28).
В тот же день на Соборе выступил епископ Митрофан. «Ужасы переживаемых Россией событий, несомненно, отразились на настроении членов Собора, – сказал он. – Учитывая нервность этого настроения, я постараюсь быть весьма кратким в своем заключительном слове...
Главное в нашем вопросе – это канонические основания патриаршества. Но я не буду подробно их касаться, так как очевидно, что каноны требуют, чтобы у всякого народа был свой первоиерарх... Первоиерарх требуется 34‑м Апостольским правилом; о нем же говорят и последующие каноны, кончая правилами Пято-Шестого Трулльского Собора. На основании этих правил, чести ради нашей Русской Церкви, мы и думаем восстановить патриаршество на Руси... Первоиерархи есть во всех Автокефальных Церквах. Первоиерархи были во Вселенской Церкви во все время ее существования, и мы, восстанавливая патриаршество, в существе дела не совершаем ничего нового... Здесь говорили также, что на Востоке были неудачные Патриархи. Но это возражение неубедительно, ибо в прошлом были и Патриархи, достойные своего звания: до шестидесяти из них причислены к лику святых. Патриархи сохраняли дух православия и жизнь Церкви; они являлись жизненными центрами, вокруг которых совершалось движение церковной жизни. Патриархи вообще в Церкви имели такое значение, что самую церковную историю пишут по Патриархам. То же значение Патриархов мы наблюдаем и в Русской Церкви...
Говорят, что из наших суждений о патриаршестве нужно удалить элемент чувства; к чему, указывают, эти слова: “нам нужен отец, молитвенник, печальник, ходатай за наше дело, подвижник”? Но именно вот с этой-то стороны и дорог нам Патриарх! В области религиозной чувство имеет доминирующее значение. Без него не может быть живого религиозного движения души. Нам действительно нужен молитвенник и подвижник, несущий крест страданий за Русскую землю, сильный сказать живое слово, явиться живым олицетворением красоты церковной.
Дело восстановления патриаршества нельзя откладывать: Россия горит, все гибнет. И разве можно теперь долго рассуждать, что нам нужно орудие для собирания, для объединения Руси? Когда идет война, нужен единый вождь, без которого воинство идет вразброд...»[50]
Собор, наконец, принял решение восстановить патриаршество, и 5 ноября, в день избрания Патриарха, епископу Митрофану поручено было сказать слово в Храме Христа Спасителя. «Никогда, даже в самые страшные моменты своего существования Русь не переживала таких ужасов, какие переживаем мы, – сказал он. – Нельзя словами изобразить всего горя, страдания и позора нашей Родины... Остановилось всякое производство, остановилась торговля, молчат суды, и едва влачит свое существование просвещение народа. Так неужели же наступил паралич всего нашего отечественного организма, еще недавно такого сильного и могучего? Нет, этого не может и не должно быть! Жизненные силы России, духовные и физические, неиссякаемы: нужно их разбудить и привести в движение.
Известно, что делает врач, когда вдруг неожиданно останавливается работа организма, он прежде всего старается нащупать сердце и его привести в движение, а тогда заработает и весь организм. Сердце русского народа составляет его вера, святое его упование. Жива вера – жив и русский народ, крепко его упование – крепка и несокрушима тогда и Русь. Итак, спросим себя: жива ли у нас теперь вера, крепко ли мы стоим в своем святом уповании или они ослабели, угасли в нас? Тогда понятно, почему и вся жизнь наша начинает замирать! Всякий, кто не потерял духовного чутья и правильного смысла понимания совершающихся событий, должен признать, что с нами случилось именно это духовное обнищание. Мы стали холодны, равнодушны к своей вере, и она уже не воодушевляет нас к тем подвигам, какие по ее внушению совершали наши предки. И вот, с охлаждением в сердцах наших веры помутился наш разум, иссякла любовь, отошла от нас правда – всюду пошли обман, ложь, грабительство и клятвопреступления, наступила великая разруха Русской земли, большая той, какую пережила Русь в памятную годину лихолетия. Но это же естественное сближение двух отдаленных эпох не укажет ли нам и средство врачевания от переживаемых нами зол? Что тогда спасло Россию? – Спасла Троицкая Лавра с ее молитвами и благословением, спасли грамоты Патриарха Ермогена, которые воспламенили сердца россиян!
Не отсюда ли родилась и в наши дни мысль о Патриархе, как испытанном средстве духовного оживления русского народа? Кто следил за ходом вопроса о восстановлении в Русской Церкви патриаршества, тот должен признать, что это было именно так. Мысль о Патриархе, никогда не умиравшая у верующих, сама собой ожила под влиянием переживаемых событий, быстро окрепла в сознании народа, стала господствующей и силой внутренней, присущей ей исторической правды сразу покорила сердца верующих людей, со всей России собравшихся в Церковный Собор. Участники Собора с изумлением наблюдали, как прямо чудодейственно вырастала мысль о Патриархе и скоро воплотила в себе лучшие чаяния лучших людей. И вот ныне мы присутствуем на самом торжестве чина избрания Всероссийского Патриарха. Какой торжественный и радостный момент в жизни Русской Церкви! Его она ждала больше двухсот лет. Жребии наших избранников лежат у чудотворной Владимирской иконы Божией Матери: еще несколько мгновений – и станет известным имя того, кто будет нашим отцом, молитвенником и печальником земли Русской!
В этот момент наступления решения возникшего вопроса всей нашей церковной жизни естественно нам вопросить себя: чего же мы ждем от нашего грядущего Патриарха, чем он должен явиться на Руси? По обстоятельствам переживаемого времени он прежде всего должен собрать воедино все живые верующие силы народа и вдохновить их на подвиг служения тем вековечным заветам, на каких строилась и жила Россия. Среди общего распада и разрухи он должен идти впереди своего стада, воодушевляя его своим примером. О, сколько потребно ему мужества, самоотвержения и любви, чтобы выполнить тот подвиг, на какой зовет его страждущая наша Родина! И, взирая на величие его подвига, невольно сомнение закрадывается в душу: да можно ли одному человеку все сие совершить, по силам ли кому-либо такое тяжкое бремя служения? Говоря по-человечески, трудно и почти невозможно выполнить все это одному человеку, но невозможное от человека, возможно от Бога...»[51]
После окончания сессии Всероссийского Церковного Собора епископ Митрофан 8 декабря 1917 года возвратился в Астрахань. «Ни одно богослужение не обходится без назидательной и глубоко сердечной его проповеди, – писал современник владыки в епархиальных ведомостях, – и народ, привыкши всегда слушать его слово назидания, постоянно вспоминал его раньше, когда он отсутствовал из Астрахани, и после его приезда стал еще в большем количестве посещать собор и те храмы, где он совершает богослужения, надеясь из его уст за каждой службой слышать назидание, столь необходимое в настоящее тревожное время»[52].
1918 год начался в Астрахани гражданской войной. Власть в городе захватили большевики, которые обосновались в Астраханском кремле, где располагались кафедральный собор, духовная консистория и покои епископа Митрофана. Белоказаки попытались было взять город штурмом, но потерпели неудачу. Во время боев «особенно тяжелый крест выпал на долю Преосвященного владыки Митрофана, который все время жестокой бойни провел в самом центре обстрела, среди враждебно настроенной толпы рабочих и солдат, наполнявших крепость... Были моменты, когда владыке грозила серьезная опасность, и не от выстрелов и снарядов, а от ненависти и озлобления распропагандированных большевиками...
Под тем предлогом, будто из здания консистории и покоев владыки стреляют, защитники крепости разнесли в пух и прах консисторию, ворвались в квартиру Преосвященного, квартиру... реквизировали, а хозяина вместе с прочими обитателями архиерейского дома все время продержали под домашним арестом»[53]. Во время боев загорелись и выгорели все дома вокруг Знаменской церкви, и только сам храм остался чудесным островом внутри бушующего моря огня. Вокруг Входо-Иерусалимской церкви выгорели все окружающие ее постройки, выгорело все, что находилось в церковном дворе, загорелись наружные рамы самой церкви, но, дойдя до внутренних рам, пожар сам собой прекратился.
11 февраля во всех городских церквях состоялись приходские собрания для обсуждения декрета об отделении Церкви от государства. На следующий день в здании Епархиального женского училища под председательством епископа Митрофана состоялось общее собрание представителей всех приходов. Собрание продолжалось около трех часов, и на нем было «решено в виде протеста против насилий и для испрошения милости Божией страждущей Родине устроить 18 февраля крестный ход»[54].
Через полчаса после окончания собрания в здание училища явились вооруженные красногвардейцы для разгона собрания. 14 февраля в Покровскую церковь во время литургии явились вооруженные красногвардейцы с намерением арестовать епископа. Возмущенные богомольцы встали на защиту своего архипастыря, владыка успокоил собравшихся, и красногвардейцы удалились. 18 февраля состоялся общегородской крестный ход.
«Накануне крестного хода во всех церквях города были совершены торжественные всенощные бдения, на которых воскресная служба была соединена со службою в честь храмовых праздников...
Литургия в день крестного хода была одна. Началась она во всех церквях в 8 часов и совершалась соборно. В конце литургии были произнесены соответствующие случаю поучения.
Преосвященный владыка Митрофан совершал литургию вместе с Преосвященным Леонтием в церкви Рождества Богородицы. Здесь богослужение отличалось особым благолепием и торжественностью...
Около 11 часов дня во всех церквях, кроме кафедрального собора, послышался торжественный красный трезвон колоколов. К сборному пункту на площадь около церкви Рождества Богородицы из всех церквей вышли отдельные церковные процессии. Впереди несли хоругви. За ними верующие прихожане, меняясь по очереди, несли иконы. За иконами шло приходское духовенство, а за духовенством толпы народа.
Когда в полуокружии около церкви Рождества Богородицы собрались все приходские крестные ходы с двумя епископами, то все эти отдельные крестные ходы соединились в один общий и направились по Московской улице к Гостино-Николаевской церкви...
Узкие астраханские улицы были буквально запружены народом. Шествие растянулось на несколько кварталов... впереди конная охрана из солдат местного гарнизона, за охраной двигались стройными рядами верующие с крестами, хоругвями и иконами... Иконы несли почти исключительно одни женщины, сплошною стеною окружавшие приходские святыни и с терпением ожидавшие своей очереди. Многие из них плакали от умиления. Тут же шли монахини Благовещенского монастыря. Монахини почти все время пели. Пели вместе с ними и несшие иконы женщины и многие из хоругвеносцев. За хоругвями, крестами и иконами шло духовенство в блестящих ризах во главе с Преосвященными – Митрофаном и Леонтием...
За духовенством, шедшим парами, шли толпы народа. За народом снова конная охрана...
Наконец крестный ход снова на площади... Площадь полна. Начался молебен. Голос владыки звучит так громко и отчетливо, что слышно всякое слово. Тишина необыкновенная. Но вот окончился молебен. Владыка, осеняя народ крестом и окропляя святою водой, с подъемом и воодушевлением запел “Да воскреснет Бог”. Духовенство и толпа подхватили – и торжествующие звуки победной песни воскресения широкой волной полились по площади, будя самые черствые сердца...»[55]
Перед отъездом епископа Митрофана на сессию Поместного Собора в зале епархиальной библиотеки состоялось под его председательством в присутствии епископа Леонтия собрание делегатов всех приходских советов. Открывая собрание, владыка поблагодарил «представителей приходских советов, а в их лице и самые приходы, за их преданность православной вере и Православной Церкви и за все то, что ими сделано в последние тяжелые дни в интересах верующих для блага православия. Эта преданность и эта готовность служить святому делу Христову особенно ценны в настоящее кошмарное время, когда Церковь переживает столько опасностей, гонений и невзгод. Вражда и ненависть к Церкви Христовой и к ее великому служению не новы. Уже целые века идет пропаганда антихристианского и антицерковного учения. Пропаганда эта, то усиливаясь, то ослабевая, в последнее время приняла характер открытого гонения... Невзгоды и страдания заставят нас встрепенуться, вдуматься и вглядеться в себя и в окружающую жизнь, надлежащим образом оценить сокровище православной веры и, объединившись, горячо встать на защиту родной святыни...»[56].
.................................
«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Июнь».
Тверь. 2008. С. 423-462
Подробнее можно прочесть на сайте РЕГИОНАЛЬНОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ФОНДА ПАМЯТИ МУЧЕНИКОВ И ИСПОВЕДНИКОВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
← Священномученик Алексий (Введенский), священник (06 июля н.ст. 1918 г.)
Контакты