На главную ‹ Каталог сайтов ‹ Интервью ‹ Жизнь русского духовенства: мифы и реальность
Жизнь русского духовенства: мифы и реальность
Часть 1
Именно на убеждении, что «добродетель есть специальность одного лишь духовенства», в какой-то степени, и покоятся некоторые современные мифы о служителях Церкви. Человеку, не знакомому с жизнью российской глубинки, наверное, трудно себе это представить. Так же, как ему трудно представить жизнь русского православного священника. А всякое незнание неизбежно рождает легенды.
Справедливости ради надо сказать, что те 5%, которые именуются «лицами, регулярно исполняющими религиозные обряды», а попросту – прихожане храмов, разумеется, ничего особенно таинственного в этой жизни не видят.
Лет пятнадцать назад, мой добрый приятель – пожилой священник, рассказал мне курьёзную историю, которая произошла на его приходе, куда он только что был назначен настоятелем. Его матушка-супруга обратила внимание на то, что одна из сельских старушек регулярно роется в мусорных остатках её помойного ведра. Как оказалось, совсем не голод, а любопытство – нет ли яичных скорлупок или чего-либо другого скоромного с поповского стола в пост – двигало её поисками. Где уж тут скрыться от «всевидящего ока» дотошных прихожан! Полгода достаточно нормальным людям для того, чтобы разобраться в вопросе «каков поп».
Однако большинство людей видят священника преимущественно раза три в год: на Рождество, Крещение и Пасху. Диковинные одежды, непонятный большинству язык, некоторые церковные обычаи (например, поцелуй благословляющей десницы) вызывают смесь удивления со смущением. Случайные встречи, обрывки слов, неудачные проповеди-исповеди рождают легенды, басни, сплетни.
Нельзя сказать, что пищу для инсинуаций не дают всевозможные «церковные скандалы»: то «Комсомольская правда» напишет о «голубом лобби в РПЦ», то телевидение отыщет «униженного и оскорбленного» собрата. Даже тогда, когда масс-медиа показывают нечто «позитивное», например, кадильный дым в процессе освящения какого-либо социально значимого объекта недвижимости – это не прибавляет знаний по нашему предмету.
Автор этих строк не претендует на создание «объективной картины», отражающей социальное положение священника во всех её деталях. Скорее, это скромная попытка обратить внимание на то, что мне кажется наиболее важным. Я предпочитаю не опираться на газетные статьи, а рассказать лишь о том, что видел и слышал сам. Конечно, мой опыт весьма ограничен. Писать о положении священника в стране, епархии которой охватывают восемь часовых поясов – все равно, что говорить о средней температуре по больнице.
Самый злободневный вопрос, который чаще всего задают иерею Божьему (с некоторым смущением) далёкие от церковной ограды люди, связан с его материальным благосостоянием. Вот тут-то и возникает аналогия с «температурой». Обыватель твёрдо уверен в том, что в лице служителя алтаря он видит человека как минимум благополучного и даже, скорее, состоятельного.
На самом деле это далеко не всегда так. Испокон века в России относительно состоятельными были преимущественно священники крупных городов, что объяснялось наличием зажиточной паствы. В наше время таковым является, прежде всего, Москва. Средняя зарплата духовенства там колеблется от 20 до 35 тыс. рублей. Впрочем, автор этих строк встречал в столице и иереев с аномально низким доходом в 7 тысяч рублей!
Размер денежного содержания рядового священника зависит от двух факторов: финансового состояния прихода и личных добродетелей настоятеля. Как правило, пожилые настоятели отличаются большим снисхождением к братии, чем молодые, «только что оперившиеся», занявшие место настоятеля не по выслуге лет, а по причинам иного рода. По канонам (церковной «конституции»), настоятель храма имеет исключительное право на управление приходской собственностью, лишь в редких случаях ограниченное церковным советом.
Светскому человеку, привыкшему к «табелям», «категориям» и «ставкам», зависящим от квалификации, выслуги лет и т.д., крайне трудно понять такое «финансирование» духовенства. Однако в основе подобной системы лежит важнейший принцип церковного послушания по всем ступеням иерархической лестницы «от низшего до высшего». Надо сказать, что в таком виде он сложился в советские годы, когда притеснения собратьев были редкостью. Духовенство сплачивала, сама того не желая, атеистическая власть. В наше время автор был свидетелем того, как настоятель помогал купить священнику дом, автомобиль, просто выделяя деньги из приходской кассы. К сожалению, были и печальные примеры вроде мизерной зарплаты.
Самое тяжелое, иногда просто бедственное, положение сельских священников. Если в городах доходы служителей алтаря сориентированы на среднюю зарплату в регионе, то на селе материальные проблемы стоят очень остро.
Российская деревня живёт в поголовной нищете. Особенно это относится к Нечерноземью. Необходимость выжить, накормить свои многодетные семьи гонит сельских священников в Москву и другие крупные города, где они ищут случайного заработка на требах (отпеваниях, освящении машин, квартир, офисов и т.д.). Естественно эта практика не прибавляет авторитета духовному сословию, хотя известна она чуть ли не с XVI века. С ней безуспешно борется духовная власть, но победить её не в силах, так как для этого существуют объективные причины.
За последние пятнадцать лет Церкви возвращены многочисленные руины. В городах есть предприятия, какой-то бизнес, на деньги которого осуществляется реставрация. На селе сейчас погибают даже те храмы, которые не закрывались при советской власти. Их не на что содержать и ремонтировать! Что уж говорить о церквях, превращенных в токи и молокозаводы…
Страшный урон сельским приходам наносят регулярные грабежи икон и утвари. В моём благочинии (церковно-административной единице) некоторые приходы обворовывали по три-пять раз. Священники выполняют функции сторожей потому, что местные жители просто боятся охранять церкви. В начале 90-х их «чистили» по спецзаказам любителей антиквариата.
В любой епархии вам расскажут жуткие (но правдивые) истории об убийствах при ограблении храмов. Так, в нашей епархии в Вязниковском благочинии в майскую ночь было совершено разбойное нападение на Покровскую церковь в селе Нагуево. Сторож Сергей, 27 лет от роду, вставший на пути бандитов, был зверски убит ломом! Из храма украдено более 50 икон, преимущественно XVIII века. Преступление не раскрыто и отнесено к разряду «антикварного заказа».
Ответом на этот «беспредел» преступников и бессилие властей было поголовное вооружение сельских иереев дробовиками, которые использовали и для самозащиты от непрошенных гостей. Сейчас редко у кого из сельских батюшек нет чего-нибудь огнестрельного. О священниках, давших вооруженный отпор бандитам (таких, как игумен Палладий из Владимирской епархии, протоиерей Александр Кузяев из Ярославской), охраняя свои храмы в безлюдных селах, духовенство рассказывает с каким-то особенным уважением. И это закономерно. Печально известное своей крайней жестокостью убийство священника и его семьи в Тверской губернии — далеко не единичный случай.
С нашей стороны будет некорректно предвосхищать выводы следствия, однако мы имеем полное право задуматься о социальных причинах этого убийства и подобных ему. По моему мнению, стереотип «богатой Церкви и её служителей», сформированный советской пропагандой в массовом сознании, не прошёл даром. Но ещё страшнее образ священника как «чуждого элемента». Разумеется, частью этого образа будут и просто состоятельные люди. Однако их не найдешь в глухом российском селе, а вот «поп» всегда под рукой. Тем более что он, как правило, человек, присланный «со стороны», не из «местных».
Один из православных миссионеров, побывав в глубинке после столичных «круглых столов», был поражён одичанием народа. До этого путешествия он полагал, что могущество русского православия прирастает провинцией. На деле оказалось, что современных христиан больше (или, скажем, они заметнее) в мегаполисах. А ведь всего столетие назад крестьяне были главными носителями религиозного сознания! Слишком много причин у этой смены полюсов, но, мне кажется, не последнюю роль сыграло и то, что православие с 70-х годов прошлого века стало религией (и, в какой-то мере, идеологией) части оппозиции советскому режиму.
В городах было больше возможностей почерпнуть религиозное знание, жизнь в них более анонимна, чем в селе, следовательно, не так заметна для «органов». В православие «иммигрировали» целыми семьями, священники «гонимой Церкви» переставали быть «служителями культа». К началу «освобождения» в 90-е у духовенства в городах уже была какая-то паства. В деревенской Руси после многочисленных «коллективизаций», «культурных революций» и простого спаивания собственного народа всё свели почти к нулю. Вот и живут теперь сельские батюшки за счет городских дачников в летний сезон.
Разумеется, нельзя все многообразие церковной жизни свести к одному этому выводу. Разные, слава Богу, бывают села и люди в них. Кое-где ещё есть деревни, где Великим постом на исповедь ходят всем селом (мне лично пришлось столкнуться с этим в с. Тащилово Гусевского района, где на таинство покаяния пришло более 150 человек, среди которых было много мужчин) и храмы ремонтируют всем «миром». Если священник ведет себя на приходе благоразумно, пользуется уважением людей, то он уж точно не умрет с голоду. У него может не быть денег, но накормят его всегда, в каждом доме. Вот откуда берет свое начало то, что шутливо называется «православным телосложением».
Человек, мало-мальски знакомый с русской историей, хорошо знает, что приходское духовенство всегда жило нелегко. Русский священник мало отличался благосостоянием от своей паствы и часто попадал в унизительную для него и его сана зависимость от денежных пожертвований. Это приводило и приводит к печальным падениям. Однако не стоит преувеличивать их количество. Как говаривал один мой знакомый протоиерей: «Процентное соотношение Иуд среди апостолов осталось примерно тем же, что и во времена Христа: 1 к 12».
Мне кажется, что здесь уместно будет привести слова архиепископа Антония (Храповицкого), сказанные им в начале ХХ века о том, почему наши люди «готовы потерять веру во Христа при виде пьяного дьякона». Воспитание вне Церкви, считал он, внушило им «совершенно ошибочное мнение, будто добродетель есть специальность одного только духовенства и заповеди Моисея даны одним монахам, не говоря о постах и молитве».
Известный российский историк Б. Колоницкий заметил, что нам известна по документам лишь история падений, так как именно они были предметом судопроизводства для церковной канцелярии, что и отложилось в архивах. История добродетели неизвестна, о ней было не принято писать.
Часть 2
Классический пример тиражирования так называемых мифов — публикация Д. Быкова в киевской газете «Зеркало недели» № 26 за этот год. Автор утверждает: «Огромный процент священников охотно берет деньги у блатных, считающих Бога верховным паханом и пытающихся задобрить его пожертвованиями и дареными колоколами; впрочем, это явление интернациональное. Но в представлении многих батюшек Бог и есть верховный пахан — грозный, совершенно аморальный и глухой к мольбам, зато уважающий силу и с равным одобрением благословляющий ратников и гопников».
Не знаю, чего здесь больше – наивности или недоброго умысла. Если верить таким публикациям, то храмы просто набиты «блатными и паханами», непременно желающими поделиться своей воровской добычей с церковнослужителями. Получается, что «наши бандиты» — сплошь верующие люди, живущие по принципу «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Разумеется, в жизни бывает все. И преступники каются, и пожертвования бывают «нечистые», и священники совершают преступления. Однако гораздо чаще в наши храмы приходят освободившиеся зеки и просят любой еды и денег на дорогу домой. И настоятели стараются им помочь. Иногда из сострадания, а порой — опасаясь за храм, который в отместку могут просто поджечь.
Не так давно один из московских священников рассказал мне грустную историю о том, как он был зверски избит в начале 90-х «конкретными пацанами», которым показалось (именно показалось!), что их пожертвования на реставрацию храма были использованы не по назначению. С тех пор он стал очень осмотрительным в общении со спонсорами.
Не криминалитет, а обычный российский бизнес, часто провинциальный, подрубленный бесконечными экономическими экспериментами, спасающийся, как может, и от налогового бремени государства, и от сборов в бандитский «общак», восстанавливал храмы в русской глубинке.
Другой распространённый миф о духовенстве – его необразованность. На сегодняшний день русское священство имеет очень разный уровень образования. В 70-80-е годы духовные школы готовили прекрасные кадры. Несмотря на стремление советской власти ограничить выпускникам светских вузов поступление в семинарию, многим из них этот негласный запрет удалось преодолеть. Только в Москве сейчас служат несколько десятков священников, закончивших МГУ. Незадолго до своей кончины Юрий Андропов, обеспокоенный притоком интеллигенции в РПЦ, собирался начать очередную кампанию репрессий против духовенства, но не успел.
В 90-е стремительный рост числа приходов вынудил священноначалие рукополагать лиц, не имеющих семинарского образования. Однако в последние годы епархиальные архиереи требуют от духовенства обучения в духовных школах. В столичной епархии невозможно получить место на приходе без диплома Московской духовной семинарии или, по крайней мере, Свято-Тихоновского университета. Во Владимирской семинарии, например, учащиеся одновременно получают религиоведческое образование во Владимирском госуниверситете. Конечно, уровень профессиональной подготовки в духовных школах (многие из которых открыты совсем недавно) недостаточно высок и уступает некоторым светским вузам. Однако и все отечественное образование сейчас переживает сложные времена. Преподаватели Владимирского университета в частных беседах, например, признавались, что студенты-заочники из числа бывших семинаристов представляют наиболее целеустремлённую категорию учащихся, с которой приятно работать.
Известно, что в 80-е среди главных потребителей самиздата были духовные лица, и сейчас они остаются наиболее активными покупателями духовной литературы. Настоятель храма, где я служу (выходец из крестьянской семьи, поступивший в Московскую семинарию с намерением «хотя бы почитать книги из семинарской библиотеки»), частенько наведывался в те годы в Москву (эту привычку он сохранил до нынешнего времени), до отказа загружая свой «Москвич» литературой по богословию и церковной истории. Большой любитель духовного чтения, отец протоиерей, по горло загруженный приходской стройкой, оглядывая свою приличную библиотеку, вздыхал и говорил: «Вот зашлют в глухой сельский приход, там и почитаю».
Это ещё один из парадоксов священнической жизни. Если хочешь учиться и читать книги, тогда сиди на сельском приходе. В городах духовенство до предела загружено ежедневными службами, стройкой или восстановлением храма, крестными ходами и другими епархиальными мероприятиями.
В разных епархиях по-разному относятся к возможности священников получать светское высшее образование. Насколько мне известно, в Москве это поощряется священноначалием. Зато в Санкт-Петербургском университете, когда я поступал на кафедру религиоведения соискателем для защиты кандидатской диссертации, заведующая меня довольно подробно расспрашивала об отношении моей епархии к данному факту. Оказывается, несколько питерских священников и даже монахов заканчивали аспирантуру, что называется, «не афишируя» свою учебу. Разумеется, причины негативного отношения к образованию «в миру» могут быть неоднозначными, но нет-нет, да и услышишь порой комплимент в адрес аввакумовской «внешней блудницы» — образования.
Как тут не вспомнить курьёзную историю, которую приводит в своей книге о русских монастырях П. Зырянов. Некий монах-эконом был уличен в присвоении денежных сумм, но следствие выявило, что виновный тратил их исключительно на создание библиотеки.
Приходится сожалеть, что уровень образования слабо влияет на карьерный рост духовенства, мало заметен при назначении священника на приход. Однако стремление учиться «для себя» часто встречается в духовной среде.
К сожалению, последние годы омрачены деятельностью немногочисленной, но агрессивной маргинальной группы внутри РПЦ. Именно она выступает с пропагандой сомнительных идей о канонизации Распутина и Ивана Грозного, занимается борьбой с современными паспортами и ИНН. Как справедливо заметил в своё время о. Александр Шмеман, всякое невежество порождает агрессию. Размышляя над природой данного явления, нельзя отделаться от ощущения, что эти «православные хунвейбины» — воспитанники школы советского политиздата. Напечатанная в какой-нибудь «Земщине» статейка становится для них «всей правдой» в одночасье. В прошлом году недовольные попыткой перемещения из Боголюбовского монастыря архимандрита Петра (Кучера), одного из вдохновителей борьбы с «электронным рабством», его последователи едва не взяли штурмом епархию, расположенную в Рождественском монастыре за высокой оградой (в годы СССР там размещалось ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ). В итоге старца-вождя в обиду не дали.
Бесконечный кризис нашего отечества в течение целого века будоражит умы, заставляя искать причины русской катастрофы. Кто-то видит «тайную силу масонства», кто-то «руку КГБ». В обществе с низким уровнем гуманитарного образования всегда победит конспирология, во всех политических фракциях. От служителей Церкви подчас требуют того, что еще недостижимо для светского общества. После репрессий ХХ века, фактического уничтожения духовной школы, дискредитации «служителей культа», попыток вывести породу неграмотных священников к Церкви предъявляют требования «духовного возрождения» и особенной чистоты её рядов. Это – несправедливо.
Я уверен, что и обществу, и государству, и Церкви не нужны агрессивные маргиналы. Допущенные к амвону, они обязательно найдут последователей. В этом случае, как мне представляется, есть единственный выход – совместные образовательные проекты, государственный стандарт образования, поддержка социально значимых инициатив духовенства. С курсом ОПК действительно есть масса проблем, как есть они и с аккредитацией и лицензированием духовных учебных заведений, но в основе этих идей лежит нужная не только Церкви, но и обществу идея – выверенного образовательного стандарта, который остановит маргинальные течения и в церковном, и в светском сообществе. Конечно, конфессиональное и светское либеральное мировоззрение опираются на разные ценности, но есть и неопровержимая истина – разумное конфессиональное и разумное либеральное значительно ближе друг другу, если они существуют в общем культурном контексте.
Максим Хижий
Автор — протоиерей, кандидат философских наук (Владимирская епархия РПЦ МП)
Контакты