На главную ‹ Проза ‹ Алла Немцова ‹ Превратности судьбы
Превратности судьбы
Машина с песком уже подъезжала к деревне, а упрямый замок на воротах ну никак не хотел открываться. Битых полчаса мы с соседкой Люсей безуспешно взывали к его совести, крутили, вертели, смазывали маслом, уговаривали и даже угрожали. Тщетно. Совершенно выбившись из сил, начали было искать альтернативный вариант разгрузки машины за пределами участка, как вдруг раздалось спасительное:
- Помочь?
Голос принадлежал молодому, лет тридцати пяти, мужчине, с открытой улыбкой, делающей его похожим на всех героев Николая Рыбникова сразу. Надо же, пронеслось в голове, а такие еще водятся? Люся запричитала:
- Сашенька дорогой как ты вовремя слава Богу а то мы никак машина уже почти приехала Господи он не открывается чего только ни делали маслом смазывали уже решили его сбить потом не стали искали где еще можно разгрузиться а места и нет нигде где разгружаться-то а тут ты а мы…
- Помочь!!! – прервала я бурный Люсин поток.
Ключ в Сашиных руках повернулся легко и весело, из чего я сделала вывод, что среди тяжелых амбарных замков тоже иногда встречаются убежденные женоненавистники.
Когда мы раскрыли ворота, на дороге показался «Камаз». Покачивая тяжелыми боками, он осторожно продвигался в нашу сторону.
- Ну вот, успели, встречайте, девчонки!
- Спасибо большое, без вас бы, Саша… - начала было я, но он только рассмеялся, добродушно махнув рукой.
- Обращайтесь, если что. Я вон в том доме живу.
Это было в начале лета. А потом мы пересекались почти каждый день: мы с сыном совершали длительные пешие прогулки, а Саша выгуливал ретривера Марса и еще какого-то огромного пса – в сумерках того легко можно было принять за средних размеров теленка. Когда за пределами деревни поводки отстегивались, эти молодцы с радостным погавкиванием начинали носиться по полю друг за другом. Невозможно было оторвать взгляд от этого великолепия.
- Марс, ко мне! – крикнет Саша, и, ловко перепрыгивая через кочки и ямы, счастливо улыбающийся пес бросается приветствовать Сашу, вылизывает ему лицо, и, получив разрешение, мчится обратно, к заждавшемуся приятелю продолжать уморительные гонки.
Как-то раз Марсик забежал на наш участок, и, притормозив возле меня, спросил своими умными глазами:
- Можно?
- Заходи, дорогой, будь как дома!
- Мерси, - вильнул он хвостом и пошел обнюхивать бурьян. В тот же миг за забором возник Саша.
- Марс у вас? Ой, как нехорошо, ему не разрешают на чужие участки забегать!
- Кто не разрешает? Пусть заходит, когда хочет, у нас все равно ничего пока не растет, кроме сорняков, а ему интересно.
- Да нет же, хозяин не разрешает.
- Саш, а я думала, это вы – хозяин.
- Ну, какой я хозяин, я у них работник: сторожу, строю, ремонтирую, собак выгуливаю. Вот зиму с Марсом перезимовали, можно сказать, братьями стали. Пойдем, Марсик, а то нас с тобой ругать будут, – Собачий нос ткнулся в Сашину ладонь. Саша расплылся в улыбке. – Я его очень люблю…
И вдруг он бросил на меня испытующий взгляд, словно прикидывая, можно ли мне доверить нечто сокровенное.
- Если придется с ним расстаться… я… я не знаю, как это переживу, - сказал тихо Саша, и, не взглянув на меня, направился к своему жилищу. Какая чистая душа, подумала я. Почему он один? Где его близкие? Олицетворение среднестатистической женской мечты должно было иметь какой-то секрет.
Вечером, отдыхая от трудов праведных, мы с Люсей пили чай на ее уютной верандочке. До приезда мужей у нас оставалось какое-то время, и мы не без удовольствия перемывали косточки соседям.
- Люсь, а Саша-то, оказывается, сторож…
- Ой, да он у них на все руки. Он же безотказный. Зимой сторож, летом – строитель, ну, и что придется… Он ко мне зимой пришел, я тогда младших своих на каникулы сюда вывезла, на свежий воздух. Так он говорит, можно у вас в тепле посидеть, с людьми поговорить. А то Марс, он, конечно же, почти человек, но все же разговаривать пока не умеет… Представляешь, Саша несколько месяцев людей не видел: все же разъехались. В деревне-то теперь сплошь одни дачники, только летом и появляются.
- Да… Ужас…
Люся грустно усмехнулась.
- Это еще не ужас. Хозяин его, может, видела его, все пальцы веером гнет, тоже несколько месяцев не показывался, денег не платил и корма собачьего не привозил. Вот все, что Саша у него до этого заработал, пришлось на собачью еду потратить. Не мог же Саша допустить голодной смерти единственного друга. Тогда он в поселок стал ходить, в магазин, на людей смотреть.
- Ужас…
- И это еще не весь ужас. В доме Сашке жить не разрешили. То есть, сторожить – сторожи, а внутрь заходить не моги.
- А как же? Где ж он жил-то?
- Не поверишь. В сараюшке ему место определили, вместе с собакой. Плохо, говорит, что щелей в сарае много, ветер задувает. Ну, и снег, дождь.
- Люсь, а топить-то как? Если щели такие…
- А вот в этом особый гуманизм. Отопление там не предусмотрено. В конуре разве бывает отопление? Вот так, сказал Саша, мы с Марсом братьями и стали, когда в двадцатиградусный мороз выживали.
- Люсь… Это … правда?!
- Чистая, - и она зачем-то перекрестилась.
Мы тогда долго молчали. Что же это за хозяин у Саши? Наука вперед семимильными шагами движется, машин каких только не напридумывали для комфортной жизни, а Человек становится дикобразом. Причем явно небедный человек.
- Люсь, а что же это Саша не уходит, нашел бы себе другую работу, у нормального хозяина. Может, у него с паспортом проблемы, с регистрацией?
- Да нет у него проблем ни с регистрацией, ни с паспортом. Он же россиянин. Вот не помню, то ли из Ижевска он, то ли из Самары.
- Тогда вообще непонятно. Мазохизм какой-то.
- Я ему тот же вопрос задала, почему другую работу не ищет. Говорит, платят везде одинаково, а Марса после той зимней жути не брошу.
- Так он из-за собаки?!!!
Как он не запил-то, вдруг подумалось мне.
- Люсь, а Люсь, а ведь я его ни разу даже слегка поддатым не видела.
- Это ты не видела, а другие видели, - Люся вздохнула, - до белой горячки, говорят, допивается.
- Да брось ты, врут.
- Не знаю.
Чай давно остыл, да и чаевничать расхотелось. Шла я домой и размышляла о превратностях судьбы. Человек явно себя мучает. Зачем? Как-то не вязалось одно с другим. Белая горячка… Что я, пьющих не видела? Местные – те по большей части прямоходящими уже не являются, на двух нижних конечностях держатся – и на том спасибо. Глаза мутные, руки трясутся. Всё это не про Сашу, излучающего здоровье и жизнерадостность. Когда он работает, от его рук глаз не оторвешь – так красиво он все делает. А ведь сильно пьющие в первую очередь теряют эту способность – работать красиво.
Или я чего-то не понимаю?
* * *
К концу лета Сашин хозяин нанял еще двух работников – дородных двухметровых мужиков: торопился закончить строительство до осенних заморозков. Целыми днями они что-то пилили, строгали и приколачивали. Иногда к их работе подключался Саша. Как и прежде, в его обязанности входил выгул собак. И все, вроде бы, было по-старому, но люди стали замечать, что день ото дня Саша становится все мрачнее. Это так не шло ему, так не вязалось с его светлым и добрым характером, что сердобольная баба Наташа, жившая по соседству, не вытерпела и спросила у новых работников, что это такое с Сашенькой происходит. В ответ те угрюмо переглянулись, и тот, что постарше, нехотя процедил:
- Да он решил, что мы его убить хотим.
- У - би–и-ть? – вытаращила глаза баба Наташа. Не найдя, что сказать, заковыляла озадаченная старушка к своей калитке, твердо решив при первой возможности поговорить с самим Сашей. Возможность вскоре представилась, и, благодаря приближенности Люсиной мамы к бабнаташиной особе, мы узнали подробности. Вот что она рассказала.
Некоторое время назад Саша пережил страшную трагедию: на его глазах погибли жена и ребенок. Это случилось в его родном городе.
- Что-то сломалось тогда внутри, - откровенничал Саша, - решил уехать оттуда подальше. Я ведь однолюб. Какая теперь разница, где жить и чем зарабатывать на хлеб. Вот только мама моя уезжать не хочет. Ну, это и понятно – куда ей на старости лет ехать, да и зачем? Все, что зарабатываю, отправляю ей, на лекарства и еду. На пенсию же не проживешь. Только мамочка у меня и осталась, единственный родной человек.
Баба Наташа сочувственно повздыхала, покачала головой и задала вертевшийся на языке вопрос:
- А что же ты, Саша, с мужиками-то своими не поделил?
- Да нечего мне с ними делить. Вот только Марсика они обижают. А его нельзя обижать. Он же как ребенок – доверчивый, никому ничего плохого сделать не может. Добрый он, ласковый… А они его ногами… Приходится заступаться.
И вдруг Саша перешел на шепот:
- Баб Наташ, а ведь они за домом яму вырыли. Говорят, закопаем тебя там, никто ни в жисть не найдет. Кому, говорят, ты нужен?
- Да они, Саш, шутят так, не обращай ты на них, дураков, внимания.
Саша вздохнул.
- Шутят…
На том разговор и закончился. Любопытство было удоволетворено, но прибавило боли за хорошего человека.
* * *
А потом наступила осень. В деревню мы выбирались теперь только на выходные – понежиться в последних теплых лучах бабьего лета, подышать осенней прелой прохладой, да подготовить дом к зимней консервации. В октябре стало заметно холодать, и мы решили навестить деревню в последний раз. Грустно было лицезреть опустевшие сады, пожухшие травы, почерневшие от первых заморозков цветы. Днем солнышко еще согревало воздух, но к вечеру начинал дуть пронизывающий ветер, и на улице становилось так неуютно, что все разбегались по домам, поближе к обогревателям, печкам и телевизорам.
Закончив дела на участке, сидели мы с мужем в натопленной кухне, пили чай, грели окоченевшие руки, и всеми мыслями были уже на пути в город. Внезапно с улицы донесся какой-то шум. Я выглянула в окно. В опускающихся сумерках трудно было разобрать, что происходит. Ясно было только одно: нетрезвые мужики чем-то недовольны. Пожав плечами, я уже было вернулась к горячему чаю, как вдруг раздался душераздирающий крик. Я не поверила своим ушам: так кричат психически нездоровые люди, когда их сильно испугали. Крик перешел в детский истерический плач. Ребенок?! Муж бросился на помощь. Задыхающийся голос прохрипел:
- Вызовите милицию… пожалуй… ста… убьют… же…
Наступила тишина. Я опять приникла к окну. В темноте разглядела только, как муж разговаривает с пьяными мужиками. Почти сразу все разошлись – муж быстрыми шагами пошел к дому, мужики – нетвердой походкой в неизвестном направлении.
- Сашу чуть не убили. Это он так кричал. Да не волнуйся, живой он, ушел только. Вещи свои забрал и ушел… Ну откуда я знаю, куда! Насовсем. Прогнали они его. Надоел, говорят. Психом его обозвали.
* * *
С того случая прошло несколько лет. В деревне никто не вспоминает ни эту историю, ни Сашу. И только Люся, добрая душа, иной раз вздохнет печально:
- Где-то сейчас Саша? Помоги ему, Боженька…
И перекрестится.
Трудно сказать, почему одни люди остаются в памяти, а другие исчезают, будто и не было их вовсе. Значит, что-то цепляет?
- Мама! У нас друг появился! – с восторгом в голосе заявили когда-то Люсины сыновья, ввалившись в дом вместе с санками и комьями снега. Люся тогда не на шутку испугалась: что это за друг такой объявился, что ему нужно от моих мальчиков?
- Ты не понимаешь, мама! Он же настоящий, понимаешь? Настоящий друг! Он та-ак много знает! Кстати, мы его на чай сегодня пригласили, ты не против?
- Э… - ответила Люся.
А когда сей таинственный незнакомец, извиняясь за бесцеремонность, появился в ее доме и попросил разрешения «просто в тепле посидеть и с людьми поговорить», все Люсины страхи за детей исчезли без следа. Ведь так редко встретишь человека, к которому с первого взгляда проникаешься глубокой симпатией и доверием. Всевидящее женское око оценило наличие обручального кольца на безымянном пальце нового знакомого: верность бережет на расстоянии, вот молодец! Если бы она тогда знала, на к а к о м расстоянии… Ничем не выдал он свое горе, ни с кем не делился жуткой ношей, и, если бы не простодушное любопытство бабушки Наташи, так и осталось бы загадкой, с чего это у человека «крыша поехала».
Помоги ему, Боженька! Ведь кроме Тебя, у него нет никого и ничего. Далекая и очень одинокая мама, у которой на старости лет сердце рвется на части.
Помоги и ей, Боженька!
А еще… В тот злополучный октябрьский вечер почти в каждом окне горел свет. Но на крик, так похожий на детский, никто не вышел, кроме моего мужа. Каждая хата оказалась почему-то с краю. Мордобой в деревне не новость, что же зря высовываться и лезть не в свое дело?
Помоги и этим людям, Боженька! Вырви с корнем равнодушие, эту заразу, эту раковую опухоль души, и научи их любить ближнего, как себя самого.
* * *
Весенним теплым утром Марс валяется в свежей росистой травке. Увидев меня, переворачивается на спинку и косит большим карим глазом:
- Ну, что стоишь? Иди, погладь скорей меня по пузику!
Подхожу, поглаживаю, и, пока никто не слышит, спрашиваю:
- Марсик, хороший песик, а ты Сашу-то помнишь?
Марс перестает улыбаться и внимательно смотрит мне в глаза.
- Ну, помни, помни…
2009г.
Контакты