На главную ‹ Проза ‹ Интервью ‹ Игумения Георгия (Щукина), настоятельница Горненского женского монастыря в Эйн-Кареме
"Три шага до Царства Небесного"
Эта недолгая беседа, записанная в январе 2013 года Тбилиси в дни торжеств Святейшего Патриарха Илии II, перед самым возвращением матушки Георгии на Святую землю, вместила в себя очень многое: её детские воспоминания об ужасах блокады, рассказ о встречах со святым старцем Серафимом Вырицким, свидетельство о том, как происходило открытие Иоанновского монастыря в Ленинграде, мысли о вере, Церкви и промысле Божием в жизни.
Игумения Георгия (Щукина), настоятельница Горненского женского монастыря в Эйн-Кареме
Игумения Георгия, в миру Валентина Щукина, родилась 14 ноября 1931 года в Ленинграде. В Великую Отечественную войну пережила блокаду Ленинграда, потерю родителей. С 14 лет Валентина работала сначала в столовой у Финляндского вокзала, а затем — реставратором в Центральном историческом архиве.
В 1949 году поступила в Свято-Успенский Пюхтицкий монастырь. С 1955 по 1968 год насельница в Виленском монастыре в Литве. Монашеский постриг состоялся 7 апреля 1968 в Пюхтицах. С 1989 года назначена на восстановление монастыря Св. пр. Иоанна Кронштадтского на Карповке в Санкт-Петербурге.
24 марта 1991 года возведена в сан игумении.
В 1992 году Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II назначается настоятельницей Горненского женского монастыря в Иерусалиме.
— Матушка Георгия, Вы прожили долгую жизнь в Церкви. Каков залог счастливой, если так можно выразиться, христианской жизни?
— Главное то, что мы православные христиане, и у нас есть истинная, чистая православная вера. Мы ходим в храм, молимся, постимся, причащаемся. Господь пришёл на землю, чтобы спасти человека, и Он всё дал для человека. Только сам не ленись, не расслабляйся! К сожалению, не все идут верным путем. Многих увлекает светская жизнь. Но надо серьёзнее задумываться о том, что здесь — всё временное: и радости, и скорби, и болезни, — они пройдут. Там же — всё вечное: что заработаем, то получим.
В монастыре главное — послушание, оно превыше поста и молитвы. Я пришла в Пюхтицу в 17 лет, в 1949 году. Там мы жили в одной келье вместе с матерью Аркадией из Кронштадта, духовной дочерью батюшки Иоанна Кронштадтского (по его благословению строился Пюхтицкий монастырь). Так вот он сёстрам говорил: «Сёстры, только безропотно несите послушание, и вам — три шага до Царствия Небесного».
А сейчас другое время, дух монашества другой, молодежь другая. Раньше в монастырь шли служить Господу, а сейчас некоторые идут устроить свою жизнь, решить проблему с жильём, то есть без призвания. Вот поэтому и «я не могу», и «это не моё послушание». Тот, кто с призванием идёт, всё делает безропотно.
Служанка Божией Матери
У нас в 1949 году ни то что ни одного трудника, ни одного мужчины-рабочего не было. Сестёр мало, молодёжи почти никого, а поля, скотный двор, тяжёлая физическая работа. Мы и пахали, и бороновали, и сеяли, и косили, и хлеб выпекали вручную, тесто месили в корытце, раскатывали, а после на руках оставались красные места. И никогда не возникало мысли: «мне бы полегче». Пюхтицкие сёстры давали хороший пример всем, кто приходил.
Одна монахиня, мать Ираида, покойная уже, старшая просфорница, пришла в Пюхтицу в 14 лет, девочкой. И она мне рассказывала, как во сне ей явилась красивая Женщина и спросила: «Дочь Ирина, ты хочешь быть Моей служанкой и жить в Моём доме?» Та на Неё взглянула: «Да, хочу». Матерь Божия положила ей ручку на голову, сказала «приходи» и исчезла. И вот когда я слышала этот рассказ матери Ираиды, то всякий раз думала, что я ведь тоже живу в доме Матери Божией, и я тоже Ее служанка.
Блокада: «Господь дал мне воскреснуть»
— А в Вашей жизни Матерь Божия показала чудо?
— Чудо?! Я не достойна… Чудом жива осталась, Господь мне помог и Матерь Божия. Я ведь в морге уже была, и все думали, что скончалась. Блокада — страшное время, такое вокруг происходило! Как-то пришла мамина подруга. А у нас на комодике лежали хлебные карточки (на каждую выдавали по 125 граммов хлеба). Она их забрала. Осталась одна карточка на всех. Это нас подкосило. Папа умер. Мама даже не могла подняться, и он почти неделю пролежал в прихожей — в квартире все вымерли, некому было его вынести.
Я, старшая из детей, ходила за водой и за хлебом. Один раз пока хлеб взвешивали, через меня взрослый мужчина его схватил, у него стали отщипывать по кусочку другие и так съели всё. А в нашем доме жили солдатики. Они увидели, что я возвращаюсь без хлеба, плачу. И один меня из подвальчика поманил: «Что ты плачешь?» Отвечаю: «У меня с весов хлеб отобрали!» И он дал мне несколько кусочков своего.
Потом нас эвакуировали по «дороге жизни» через Ладожское озеро. В Орехово-Зуево мамочка сдала меня и Ниночку, младшую сестру, врачам. Меня без сознания отвезли в морг. Очнулась я только в больнице. А Ниночка так и осталась там лежать в братских могилах.
— Кто заметил, что Вы живы?
— Врачи, наверное. В наш эшелон на каждой станции заходили санитары, потому что началась смертность больше, чем в Ленинграде. По дороге к поезду приходили местные жители, приносили еду, хотели помочь, изголодавшиеся люди набрасывались на хлеб, и организм не выдерживал. Людей выносили из вагонов полумертвыми и проверяли.
Господь дал мне «воскреснуть». На правой ноге мне ампутировали отмороженные пальчики. Я три месяца пролежала в Орехово-Зуеве. И вот как-то в наше отделение зашел главврач: «Завтра утром 40 человек выписываем». Я заплакала: куда повезут, неизвестно! А я к маме хочу, где она, не знаю. И вот промысел Божий: вечером дежурная принесла конверт на имя главврача от мамы. В письме она спрашивала, жива ли такая-то девочка, и был указан обратный адрес: Краснодарский край, Тихорецкая (то ли станица, то ли станция).
На следующий день меня отправили поездом, поручив проводнице, к маме. Свою станцию я проехала. Меня привезли в Краснодар и сдали в детскую комнату, накормили, уложили спать. Утром снова посадили на поезд, и снова я проехала станцию, представляете?
— Как маленький ребёнок мог всё это вынести?!
— А вот так. Уже май месяц, на улице тепло, а на мне вся одежда зимняя, жарко, ножка болит, я хромаю. И вот была третья попытка, уже удачная. Меня снова посадили в вагон, поручили проводнице. Ко мне все подходили, расспрашивали (нас, ленинградских, жалели, несли покушать). И вот одна женщина читает мою записку с адресом: «А я как раз туда еду! У меня там сестра живёт родная». Проводница так обрадовалась!
Мы вышли из вагона, на лошадке добрались до дома сестры моей попутчицы. Мне дали перекусить и постелили на полу. Я легла в полном изнеможении и задремала. Проснулась от шума, мне показалось, что на меня что-то падает. Открываю глаза, передо мной мама. Оказалось: маму поселили рядом с той женщиной. Вот как всё было промыслительно! Такая радость, такая встреча!
Но радость быстро кончилась — в Тихорецкую вошли немцы. Многие уезжали в Германию, где им сулили квартиру и «копеечку». Вскоре наши партизаны окружили станицу и зашли не с той стороны, откуда ждали немцы, а с другой. Немцы отступили. Но тут началась эпидемия сыпного тифа, во время которой мама заболела и скончалась в возрасте 35 лет. Мы с Лидочкой остались вдвоём. У мамы было 7 сестер. Сообщили им. Сперва нас привезли на Валдай к одной из тётушек. Но шла война, нас двоих содержать было тяжело, поэтому меня сдали в детский дом. Правда, пробыла я там недолго, и в 1944 году вернулась в Ленинград.
Снова в Ленинграде
И опять как всё промыслительно! Меня посадили в вагон одну. Просто даже удивительно: послать несовершеннолетнюю девочку, блокадницу, в изнеможении, и не дать сопровождающего! По какой-то причине меня высадили из поезда. Сижу плачу, ко мне подходит женщина, спрашивает, что случилось. Я ей объясняю, что сама не знаю, что должна ехать к маминой сестре… — «Куда?» Я назвала адрес тётушки в Ленинграде (она жила на улице Куйбышева). Женщина воскликнула: «Да? Так я на Куйбышева живу. Какой номер дома?» Я всё сказала. Она в Ленинграде разыскала тётю и всё ей передала. А меня вернули в детдом и второй раз уже отправили с сопровождающим, который меня и привёз к тётушке.
— У Вас не возникало обиды на Бога за испытания, которые постигли Вас и Вашу семью?
— Никогда не было такого, никогда.
— А когда возникло желание уйти в монастырь?
— В 1948 году. Когда я жила у тётушки Матрёны. Времена тогда были такие, что всё прятали: и Евангелие, и молитвословы. Но я читала у неё эти книги (все семеро сестёр мамы, мои тётушки, были верующие). И в храм ходила — в Никольский, к Матери Божией «Скоропослушнице» на Охту, хотя это было и небезопасно.
Очень я любила петь акафисты, как раз уже и голосёнок появился. Батюшка посмотрит вокруг и зовёт: «Валя, помоги петь».
А какие проповеди произносили батюшки! И Святейшего Патриарха Кирилла отец очень сильный проповедник был, отец Михаил. Потом отец Филофей, отец Александр. Помню на Рождество я пришла в только что открывшуюся тогда Ленинградскую семинарию, отец Александр проповедовал: «Дорогие братья и сёстры, какой сегодня радостный, спасительный, торжественный праздник! Волхвы принесли Христу ладан. А что мы принесём Боженьке?»
Я стою и думаю: «Боженька, а что же я Тебе принесу? У меня ничего нет, кроме грехов! Возьми меня саму!» Такие проповеди нам говорили, что у меня загорелось желание идти в монастырь. А тётушка пускать не хотела: «Никуда ты не пойдёшь, похоронишь меня, тогда и иди!» Но Господь сподобил раньше: в 1949 году я поступила в Пюхтицу.
Встреча со святым старцем Серафимом Вырицким
Два раза я была у батюшки святого Серафима Вырицкого. Тогда я часто ходила в Никольский собор и всех просила молиться, чтобы Господь смягчил сердце моей тёти Моти. Матушки-алтарницы посоветовали мне взять благословление у владыки Алексия (Симанского), тогдашнего настоятеля собора (впоследствии он стал митрополитом, затем Патриархом). Они меня провели к нему. Он принял, расспросил, кто я, с кем живу, сколько лет, чем занимаюсь. И я его попросила: «Владыка, дорогой, помолитесь, чтобы Господь смягчил сердце моей тётушки, она не отпускает меня в монастырь и говорит, что я ещё ребёнок и что не могу бросить её и свою младшую сестру». Он посоветовал: «Ты съезди в Вырицу, к отцу Серафиму».
Про него мне и матушки уже говорили, что это человек непростой и очень всем помогает. Я разузнала дорогу и поехала. Это была осенью 1949 года. Денёк выдался погожий, на травке сидели ожидавшие батюшку люди: кто на стульчике, кто так. Все писали записочки. Батюшка уже никого не принимал. Его келейница матушка Серафима выходила, собирала записки и передавала их батюшке.
Мне тоже велели батюшке писать. Тут выходит матушка Серафима, приняла у некоторых записочки, а меня взяла за руку и повела внутрь. Все как поднялись: «Матушка, мы уже сколько часов ждем!» Одна даже сказала, что ночевала здесь, потому что ей очень нужно получить батюшкино благословление. Матушка Серафима ответила: «Миленькие, молитесь». Захожу, Господи помилуй, отец Серафим лежит на кроватке (вот прямо, как изображают преподобного Амвросия Оптинского).
Я перекрестилась, упала на колени, плачу, ничего не могу произнести. Он меня гладит, благословляет, спрашивает, как меня звать. — «Грешная Валентина». Читала ведь, знаю, какие подвижники были, а я, кто такая! Он спросил, с кем я живу. — «Батюшка, — говорю, — помолитесь, я так хочу в монастырь!» А он: «Оглянись, посмотри на стеночку». Я оглянулась, там фотография, на ней горка, храм, Пюхтица. «С Богом гряди», — продолжил он. — «Батюшка, меня тётушка не пускает». — «Пускай ко мне приедет». Я вернулась домой, рассказываю, тётушка слушать не хочет: «Ни к какому Серафиму не поеду! Пока меня не похоронишь, никуда!»
Я опять матушек по храмам прошу молиться. И как-то приезжаю в Свято-Владимирский собор на акафист. А матушки-алтарницы меня зовут: «Матушка Рафаила из Пюхтицы приехала, будет у нас ночевать. Акафист закончится, ты к ней подойти, поклонись в ножки и просись. Чаёк хочешь, чайку попей, и просись, как следует». После акафиста я подошла: «Матушка, примите меня». Она расспросила обо всём и согласилась. Я домой к тёте Моте, та опять в слёзы. Стала её снова упрашивать: «Тётя Мотя, ну съезди ты к отцу Серафиму!» И тут она уже поехала. Вернулась от него совершенно другая. Только плакала, но отпустила. А после летом приехала в Пюхтицу, и ей так там понравилось, что она и вовсе успокоилась.
Пюхтица
— Сколько сестёр было в Пюхтице, когда Вы поступили в 1949 году?
— Около пятидесяти. Все старенькие. Я младшей келейницей была у матушки Рафаилы (а старшей была её племянница).
Сестры тогда всё делали вручную: косили, бороновали, пахали, заготавливали дрова на зиму (и на кухню, и в хлебную, и в игуменскую, и в храм, и в богадельню, и в кельи). Из леса возвращались с «шабашками», которые тащили на себе. А иногда нам давали лошадку вывозить дрова для казенных мест, и тогда свою шабашку можно было положить на лошадку. Это знаете, как хорошо было!
Уполномоченные командовали, как хотели. Однажды постановили нам не помню сколько кубов, но очень много, заготовить для государства. Представляете?! Ели, сосны пилили вручную. И вот, помню, как огромное дерево стало на меня падать. Сёстры разбежались, кричат: «Валентина осталась под деревом!» Я ещё Валентиной была, как раз на другой день меня должны были в рясофор постригать, вот какое искушение! Бегут, я в снегу, встаю, слава Богу! Они испугались, что меня придавило.
Прихожу домой, у игуменского стоит машина, хотя мы никого не ждали! А это приехал наместник отец Пимен (будущий Патриарх, очень талантливый человек, поэт!). И матушкина племянница говорит: «Валя, быстренько иди, отец Пимен приехал, надо подавать обед». Я вбежала с мороза, раскрасневшаяся, вхожу в столовую, подхожу за благословением. Он: «Что ты, Валентина, такая розовенькая?» А матушка и говорит: «Отец Пимен, помолитесь! Благодарим Матерь Божию, в казённые места дров напилили. А уполномоченный наказал ещё столько-то кубов государству сдать». Отец Пимен удивился: государству столько кубов?! Пообедали, он говорит: «Я ненадолго отлучусь». И уехал в Таллин. Там он встретился с уполномоченным, всё ему рассказал, какие труды несут сестры в Пюхтице.
Возвращается: «Матушка, благословите, чтобы все сёстры завтра стояли на литургии. Надо поблагодарить Царицу Небесную». Обедня закончилась, все подошли к чудотворной иконе, и он обратился к нам: «Сёстры, благодарите Царицу Небесную, все нормы с вас сняты!» Мы упали перед Божией Матерью на колени.
Возрождение обители на Карповке
В 1988 году праздновали тысячелетие Крещения Руси. И наш покойный Патриарх Алексий, тогда митрополит Ленинградский и Новгородский, мой духовный отец, меня и матушку Варвару благословил участвовать в этих торжествах. И в один из дней он пригласил нас на свою квартиру в Москве и говорит: «Матушки, у меня к вам есть очень серьёзный разговор, деловой, нам надо побеседовать». Мы к нему приехали, и он спросил: «Вы не хотите иметь Пюхтицкое подворье?» — «Владыка, как, где, какое подворье?»
В Таллине, в 1960 году у нас было хорошее подворье, но пришли коммунисты и взорвали его (хиротония владыки во епископа состоялась в 1961 году, если б на полгода пораньше, он бы не допустил!). В Питере, я слышала, раньше в гавани находилось Пюхтицкое подворье, но там устроили универмаг. Кто же отдаст универмаг! Тут владыка достаёт из кармана ключи, и передаёт их нам: «Вот вам ключи, матушки, от Иоанновского монастыря на Карповке, где покоится дорогой наш батюшка Иоанн. Через две с половиной недели, 1 ноября, память Иоанна Рыльского, постарайтесь восстановить. Будем освящать». Мы удивились: «Как за две недели?!» А он: «Матушки, постарайтесь».
Вечером должен был быть по программе концерт, но мы попросили благословения в тот же день выехать в Ленинград. И вечером с матушкой Варварой поехали. Я позвонила своим родственникам, сестре, нас встретили на вокзале. И мы сразу отправились на Карповку. Ключи у нас были. А храм найти не можем. Знаете, что там творилось! Всё было заброшено на протяжении нескольких десятилетий. Жили бомжи, валялись бутылки, повсюду был устроен туалет: запах, грязь, папиросы… Одну дверь откроем, другую, найти не можем! Потом открыли, видим — сарай. Столько помёта, невозможно! Стёкол нет, голуби летают. Это был храм Иоанна Рыльского.
— Что же делать?!
— Мы сразу вызвали сестер из Пюхтицы, они приехали на своей машине. Я позвонила в духовную семинарию, я знала ректора отца Владимира Сорокина: «Батюшка помогите, пожалуйста!» — «Мать, откуда ты?» — «С Карповки» -«С какой Карповки?» Я говорю: «Из Иоанновского монастыря». — «Как из Иоанновского?» — «Батюшка, дорогой, владыка передал ключи, 1 ноября в день памяти Иоанна Рыльского будет освящение, помогите нам, пришлите ребят». И вот ребята, семинаристы, утром позавтракают, и их на машине привозили. У них были свои топорики, инструменты, пилы, вёдра. Еще приходили мои родственники, знакомые.
— А живы были старые прихожане Кронштадтского монастыря?
— Нет, за два месяца до этого в Пюхтицу приехала моя близкая знакомая Полина Васильевна Малиновская. Она жила как раз напротив монастыря. Сейчас её внуки и правнуки остались, она сама уже давно умерла. Она приехала в Пюхтицу. Мы обедали, и тут она говорит: «Матушки, я в последний раз приезжаю, очень слабо себя чувствую и, может, больше вас не увижу, но хочу вам сказать про дорого батюшку отца Иоанна Кронштадтского».
И она нам открыла следующее: близкий ей человек был свидетелем того, как коммунисты спустились в усыпальницу Иоанновского монастыря и хотели вскрыть мощи батюшки Иоанна Кронштадтского. Когда они открыли гроб, то один сразу тронулся умом, а другой упал замертво. Они так испугались, что тотчас покинули усыпальницу.
— Удивительно: как раз накануне прославления состоялся этот Ваш разговор с П. В. Малиновской! И спустя две недели после её слов Святейший Патриарх благословил Вас восстанавливать Иоанновский монастырь!
— Да. Без воли Божией волос с головы не упадёт. Через две недели по благословению Святейшего мы начали восстанавливать обитель в преддверии прославления батюшки. Я многих обзванивала и просила: «Ради Бога помогите!» И вот мы за две недели восстановили храм Иоанна Рыльского. Все помогали нам день и ночь!
Что творилось в усыпальнице! Туалеты текут, вонища, жутко! 300 противогазов вынесли, парты… Когда мы уже полностью освободили усыпальницу, всё расчистили, смотрю — забетонированное место. Всё ясно: под ним захоронение. Святейший почти каждый день звонил мне, спрашивал, как идут дела. А тут я, не дождалась его звонка, первая ему позвонила сообщить, что мы обрели место, где покоится дорогой батюшка. Святейший обещал быть у нас через два дня. А вскоре пришла помощь из Финляндии, и мы смогли устроить скромное надгробье, подсветку, иконостас, написали иконы. А потом праздновали прославление дорогого батюшки. Его мощи до сего дня не открыты, как дальше будет неизвестно. Господь управит всё по воле Своей святой.
Святая Иверия и Святой Иерусалим
— Вы много лет живёте на Святой Земле. Как-то особо переживается здесь присутствие Бога?
— Конечно! Особенно когда мы идем по святым местам: в Гефсиманию, где Матерь Божия погребена, в Вифлеем, где ясельки Христовы. На Крещение окунаемся в Иордане… Никогда не думала, что Господь сподобит! Приехать, помолиться, поклониться святым местам — одно, а быть игуменией на Святой земле — это очень ответственно. Меня назначил сюда покойный Патриарх Алексий II. Он меня посвятил в сан игумении (как раз в Елоховском соборе, где теперь лежит) и привёз сюда. «Ваша миссия, матушка, будет принимать паломников и восстанавливать монастырь», — говорит. А я ему: «Святейшенький, да как же? Это ведь не Россия…». Но слава Богу за все!
— Божия Матерь — покровительница и Вашей обители в Иерусалиме, и этой благословенной иверской земли, где Господь сподобил нам встретиться в дни торжества Святейшего Патриарха Илии II!
— Это милость Божия для меня быть в уделе Царицы Небесной. Я благодарю Господа, Пречистую Его Матерь, особенно Иверскую Божию Матерь, Которую очень-очень люблю и почитаю, Иверскую Царицу Небесную. Знаю, что придет Она, вернется в свой удел, в святую Иверию.
Почему я говорю святую? Я живу уже 21 год в святом граде Иерусалиме, на Святой Земле. И я не различаю святой град Иерусалим, Гроб Господень, Святую Землю, и святую Иверию. Для меня — это единое. Там Господь родился, Матерь Божия родилась. А здесь — удел Царицы Небесной!
Господь сподобил нас съездить и на ту горку, где строится Иверский храм, собор для Царицы Небесной Иверской, куда Она придет. Как придет? На Афон Она плыла, сюда Она, может быть, по воздуху придет… — это уже воля Божия и Её святая воля.
— Когда Вы познакомились со Святейшим Патриархом Илией?
— Уже давненько. Еще был жив покойный Патриарх Алексий II, и с его благословения я сюда приезжала к Святейшему и Блаженнейшему Илии. Я очень рада и благодарю все время Господа и Пречистую Матерь, что уже, даже не помню, восьмой или девятый раз я здесь, на святой земле Иверии. И Блаженнейший Илия, спаси его, Господи, как родной отец снова и снова меня приглашает. Как только уезжаю, прощаемся, он: «Матушка, приезжайте, чтобы Вы были обязательно здесь».
И теперь Господь сподобил меня присутствовать на юбилее Святейшего Патриарха. Дай Господи, чтобы он еще столько прожил. Каждая душа — в руках Божиих, кому сколько назначено, но он очень-очень нужен для всех здесь — для святой Иверии. Как тут его все любят — как родного отца! И он любит всех как родной отец! Такое у него необыкновенное отношение к каждому человеку!
В прошлый раз, когда мы приезжали, он при нас покрестил 650 младенцев. Вернее, крестило духовенство, батюшки, а потом уже к вечеру, Святейший встал на патриарший трон, позвал меня и рядом с собой поставил. Я удивилась: «Святейшенький, я-то причем?» Мамы, бабушки несли младенцев, а он всех их помазывал, благословлял. И я рядышком стояла. Знаете, какие все счастливые! У него 15 или 16 тысяч крестников уже! Какие мамочки счастливые: где это такое бывало, чтобы крестным папой становился сам Патриарх?! Это чудо и великая милость Божия!
Он не жалеет своих сил. Вот под старый Новый год, уже одиннадцатый час, а он к себе приглашает. Я переживаю, матери Михаиле говорю: «Как-то прямо жалко Святейшенького, уже столько времени, целый день у него приемы, а он уже в ночное время всех зовет к себе». Мы пришли, были там еще другие делегации. Вы представляете! Сколько надо душевных и телесных сил, энергии?! И в таком возрасте… Господь даёт ему разум, ум, духовность. Когда мы к нему подошли, он как родной отец обнимает, обо всем расспрашивает. А я говорю: «Святейшенький, я то, слава Богу, как Вы? Помоги Вам, Господи!» И вот мы сидели у Святейшего и начали петь «Аллилуия». Сколько же талантов даровал ему Господь! И музыку составляет, и сам поет, и проповеди произносит прекрасные, и стихи сочиняет! Одаренный Богом человек!
Помогай ему, Господи, сохрани на многая и благая лета! Чтобы Господь продлил дни его жизни еще для святой Иверии! Когда мы приходим к Гробу Господню, прикладываемся, то первый поклон и молитва идет за нашего Патриарха всея Руси Кирилла и за Блаженнейшего Патриарха Илию!
— Спасибо, дорогая матушка, за утешение, которое Вы нам подарили! Просим Ваших молитв о нас на Святой Земле!
Александра Никифорова
Автор сердечно благодарит монахиню Феклу (Сихарулидзе) за организацию этого интервью. Фотографии Юлии Маковейчук, из открытых Интернет-источников. Биография игумении Георгии (Щукиной): с сайта www.patriarhia.ru.
Контакты