Храм святителя Василия Великого

На главную ‹  Проза ‹  Светлана Соколова-Сидорова  ‹ Материнское сердце

Материнское сердце

«Этот похоронный марш... Я что, схожу с ума? – С острой болью в висках размышляла Людмила, следуя по реанимационному отделению. –… дискотека где-то рядом… телевизор в ординаторской… Их громкое звучание переплелось и сформировалось в медленную траурную мелодию...»
Она пыталась при помощи простых умозаключений успокоить себя, не понимая, что эта музыка только в её голове.
Вошла в палату. Пахло спиртом и хлоркой. Чистота и стерильность. Музыка пропала. Вернее, шопеновская мелодия перестала преследовать. Доносился лишь голос диктора...
«Странно. Что происходит? – силилась понять женщина. – Я не переживу, если случится самое худшее... Прочь эти мысли! Всё будет хорошо… Господи, какой же он бледный», - ужаснулась она, глядя на сына. Он не спал. Вяло приоткрывал веки, посматривал на капельницу. Наверное, боялся, что воздух может попасть в вену. Он ещё раньше спрашивал у доктора об этом. Но ответ его не убедил. Для своих шести лет мальчишка был не по годам развит. И всё подвергал сомнению.
Когда ему было три года, он впервые пожаловался:
– Мамочка, у меня сердце болит.
– А где у тебя сердце? - с иронией спросила она, предполагая, что скопировал эту фразу у пожилой соседки. Он положил свою руку на грудь.
– Здесь сердце…
– Как болит, сынок? – уже встревожено прозвучал её голос.
– Ну, так, что… гирю на него повесили.
Ответ поверг в замешательство. Но в этот же день она позвонила в поликлинику, записалась к кардиологу. Диагноз поразил: врождённый порок сердца, коарктация аорты и ещё множество медицинских терминов.
– Нужно будет оперироваться, если градиент давления возрастёт больше допустимой нормы, – профессионально объяснила врач.
«Почему не обнаружили раньше? Ведь до года каждый месяц консультировались. А обследования в период беременности? Как могли упустить? Ведь наблюдалась у самого лучшего гинеколога в городе. Он же знал, что у меня отрицательный резус-фактор, что был резус-конфликт... Всё улыбочки строил, когда подарки получал…», – не могла успокоиться Людмила. Но факт оставался фактом. Сына стали усиленно наблюдать. Два года стояли в очереди на операцию. Вадимчику становилось всё хуже и хуже. Давление в руках было высокое, в ногах почти отсутствовало… В начале января троих детей от области направили в Московский институт сердечно-сосудистой хирургии на бесплатную консультацию. После проведённых исследований мальчика домой не отпустили… Мать не оставила его одного в больнице. Спали на одной кровати. Разделения на детские и взрослые, мужские и женские палаты не было. Питание в столовой выделили на ребёнка. На двоих им хватало вполне. Пару раз их навестили родные. Каждый день увозили и привозили каталки с больными. Людмила наблюдала, как рядом боролась за жизнь пожилая женщина, и шёл на поправку мальчишка после подобной операции. Морально она готовила себя к этому. С сыном была весела, жизнерадостна. Ночами обнимала его тельце, согревала. Спать совсем не могла. Иногда выходила почитать под лампой у дежурного столика. Так и прожили более трёх недель.

На мониторах аппаратуры у изголовья кровати мигали синие зигзаги, цифры. Круглые присоски-датчики на груди, на лбу, кругом провода, трубка дренажа, с привязанным пакетом, куда стекала розоватая жидкость … Это её ребёнок. Весь вчерашний день, как только пришёл в себя от наркоза, он ждал маму. Просил медсестру, врача, чтобы позвали её, потому что очень скучал. Прошлым утром она подписала какие-то бумаги и собственноручно передала сына. Мальчишка знал, куда его везут, но улыбался, чтобы не расстраивать свою мамочку. Она проводила его до лифта. Собрав всю свою волю, женщина шептала на прощанье:
– Сыночек, помни, я с тобой. Я приду к тебе, как договорились. Ты только позови и не плачь… Ладно?
Он кивнул ей в ответ. Когда створки дверей соединились, лифт тронулся, он заплакал.
Сегодня в одиннадцать утра лечащий врач вызвал её в кабинет, дал белый халат и отправил на третий этаж. Предварительно проинструктировал:
– Он очень привязан к Вам. Постоянно спрашивает, тоскует… Идите к нему, – сочувственно произнёс он. – Сын нуждается в Вас. Не расстраивайте его слезами. Держитесь!
Ноги сами привели её по лабиринтам больничных коридоров, словно по хорошо знакомой дороге.
– Вадимчик, маленький мой, я пришла…
Он повернул голову, улыбнулся пересохшими губами и еле слышно произнес:
– Ты где была так долго? Я тебя звал, а ты не шла...
Мать боялась дотронуться до него, чтобы не дай бог, причинить боль. Подошла, осторожно поцеловала в щёку.
– Сыночка, – слезы крупными каплями посыпались из её глаз. Она больше не смогла сдерживать их. – Меня не пускали. Сюда вообще никого не пускают. Ты как себя чувствуешь, хороший мой?
– Мамочка, не надо… не надо плакать, – попросил он.
– Я не буду больше, – вытирая лицо платком, ответила она.
– Мам, все врачи думали, что я девочка, когда на столе лежал. – Оживился мальчишка. – Говорили: "Какая красивая девочка!" А я отвечал: "Я не девочка, я мальчик. Меня зовут Вадим...". А потом мне снился сон... Меня уже кашей покормили, и компот давали пить через трубочку. А тот доктор, которого я нарисовал, принёс мне свисток из капельницы. Сам, говорит, сделал. Я в него дую, но пока плохо получается…
–Тебе больно?
– Нет… Силы не хватает. А ещё, присоски мешают, сжимают грудь... может снять их?
– Ты что? Нельзя! – испугалась она, когда его рука потянулась к проводам.
– Вот эта давит очень, – взглядом указал сын.
Вошла медсестра.
– Вы кто? Почему здесь? – деловито спросила она.
– Я - мама. Мне хирург разрешил…– соврала она. – Девушка, ему плохо. Сделайте что-нибудь…
– Что с тобой, маленький? Сейчас уколим в трубочку и всё пройдёт. Ты у нас герой. Такую операцию перенёс, улыбался. Мы думали, что ты девочка. С такими ямочками на щеках! Теперь надо выздоравливать. Не волнуй маму. У тебя все показатели хорошие.
Сестричка сделала несколько инъекций. Потом долго брала анализы у соседнего пациента, делала какие-то записи.
– Я буду постоянно заходить. Следите за пульсом, давлением, температурой. Если что, зовите. У меня помимо этой ещё палата напротив.
После уколов мальчонка уснул. Воспользовавшись передышкой, Людмила вышла в холл, чтобы перевести дух. Откуда-то с улицы вновь просачивалось и становилось всё громче и громче: " «Бум-бум-бум, бум-бум-бум..." Закрыла ладонями уши. Но музыка продолжала звучать. Внезапно на потном оконном стекле в холле проявился лик Пресвятой Богородицы с младенцем на руках. Холод пробежал по её телу. Креститься Людмила умела, но руки стали ватными. Несколько минут, не отрываясь, смотрела, как из глаз Богородицы струились ручейки, и образ размывался, пока совсем не потускнел. «Господи, спаси!» – проронила она, повернулась, сорвалась с места и побежала назад. Как только оказалась за дверью, наступила полная тишина. Похоронного марша не было!
Мелодия возникала сама по себе, когда она выходила из палаты, усиливалась, когда удалялась от неё, замолкала, когда находилась рядом с сыном. Теперь она поняла, что нельзя оставлять своего малыша.
В обед принесли жидкий супчик. Вадим немного поел, запил несколькими глотками чая. Повеселел. Они разговаривали в перерывах между его снами. Прошло несколько часов. Не раз заходила медсестра, делала процедуры. К вечеру мальчик стал беспокойно ёрзать в кровати. Застонал. Его не раз стошнило какой-то зелёной массой. Поднялась температура.
– Мама, мне плохо, – жаловался он. – Убери эти провода. Они мешаются.
Она переставила один датчик. Он успокоился, но не надолго. Если бы можно было, то мать приняла бы все страдания сына на себя. Тревога и плохое предчувствие не покидали её.
– Мамочка, мне что-то давит в спину. Переложи меня. Больно…
– Что мешает? Где больно? Здесь? Я сейчас …
Она отбросила одеяло, чтобы найти причину его беспокойства.
Ужас застыл на её лице. Кровь сочилась из операционного рубца и белая простыня обильно окрашивалась в ярко-красный цвет. Мать взяла себя в руки. Быстрыми шагами вышла.
–Я скоро, – на ходу бросила она.
С новой силой загремел марш. Она судорожно заглянула в ординаторскую. Никого не оказалось. В сестринской тоже – никого. Медсестра примчалась из соседней палаты на зов перепуганной женщины. Наложила несколько стерильных перевязочных пакетов на рану в надежде остановить кровотечение. Через несколько минут, повязка стала алой и липкой. Мать наблюдала за действиями этой молоденькой девочки, у которой дрожали руки.
– Что-то не так? – забеспокоилась Людмила. – Позовите врача!
– Он на операции… Не волнуйтесь… Я справлюсь…– неуверенно ответила та.
– Кто-нибудь... в третью палату! Пожалуйста… Спасите!
С этими словами, как в бреду, Людмила врывалась в кабинеты… Но никого не было.
На её счастье из дальней палаты вышел хирург.
– Скорее... Мальчику совсем плохо. Сюда…
Он мгновенно оказался в палате. Сделал несколько распоряжений медсестре. Приподнял ребёнка. Опытными пальцами обследовал рану под левой лопаткой, надавил. Чёрный сгусток крови медленно выползал из-под кожи.
– Потерпи немного… больно не будет…
Мальчик охал и дрожал. Мать белее мела ни жива, ни мертва стояла шагах в трёх. Она увидела безобразные швы, стягивающие рубец, вздутый комок над ним. Впервые она чувствовала себя бессильной.
– Ну, вот и всё, тромба больше нет… - бодрым голосом произнёс спаситель.
Сестричка мигом подала ватный тампон, смоченный йодом.
– Спасибо, доктор, – прошептала мать.
– Почему посторонние в отделении? Уберите, – строго скомандовал он, обращаясь к медсестре.
– Мамаша, уйдите, пожалуйста, – тихо попросила та. – Не до Вас тут. Людмила отпрянула назад, и, опираясь о стену, вышла. Тишина давила на неё. Она медленно опустилась на колени… Очнулась, когда девушка в белом халате трясла перед её носом ватку с нашатырём и приговаривала:
– Вставайте, мамаша! Вам нельзя здесь находиться больше… Вы, молодец, вовремя врача позвали. Теперь сынишка сто лет жить будет!
– Я никуда не уйду. Я останусь…
– Да, вам спать негде...
– А разве я смогу уснуть?
– Но мне попадёт из-за Вас…
– Я не оставлю сына! – не унималась Людмила.
– Ладно, мы сдвинем два кресла, и Вы поспите немного. Вам надо отдохнуть. Вам понадобятся силы... Но рано утром уйдёте.
– Девушка, милая, спасибо. Вы идите, я сама тут...
– Всё уже позади. Не переживайте.
Ровное посапывание спящего сыночка окончательно успокоило мать. Уже не было той тревоги и страха.
Ночь прошла спокойно. За исключением больного рядом, у которого помимо послеоперационного состояния открылась прободная язва желудка. Вот уж натерпелся человек!
Вадим постоянно открывал глаза, чтобы убедиться, что мама рядом. Почти всё время она держала его руку в своей.
– Спи, спи, маленький мой, я с тобой. Я здесь. Я не уйду, – успокаивала она бесконечно любимого человечка.
И только на утро при обходе врач попросил её покинуть реанимацию и ждать ребёнка в стационарной палате, убедив, что в течение двух часов его переведут. Она не стала возражать. Чисто механически, без реального восприятия времени и пространства поднялась на пятый этаж. В палате переоделась. Умылась. Расчесалась. На мгновение её взгляд остановился. Она не узнавала в зеркале измотанное постаревшее лицо. «Стоп! - сказала она себе. – Что это? Седина?»
Людмила пригладила волосы. Да, за последние сутки на висках появились ярко выраженные серебристые пряди. Но это не трогало её. Она думала о том, как обрадуется сын красной машине с дистанционным управлением, что купила в день операции в Детском мире. Ей посоветовала одна мама, чтобы у ребёнка были положительные эмоции. Сейчас поняла, что она думала в первую очередь о ней, чтобы выпроводить её из больницы, где вся обстановка и так напрягала. Это действительно помогло. Она немного отвлеклась, выбирая подарок мальчишке. Иначе сошла бы с ума в ожидании.
Как обещал хирург, сына привезли к двенадцати часам дня. Его глаза заискрились, когда в руках оказалась дорогая игрушка. Лёжа в кровати, с чувством беспредельной гордости, он управлял машиной, гоняя её по полу. Пацанята посматривали с завистью. А мать радовалась каждой Вадькиной улыбке, каждому движению, каждому слову и взгляду. Она чувствовала себя счастливой потому, что он был жив.
Позже Людмила рассказала Татьяне и Раечке, что лежали с детьми в одной палате обо всём, что было в реанимации. Она не находила, объяснений, как смогла пройти туда так, что никто её не заметил, не остановил, не прогнал. Как страшные звуки траурного марша доводили до сумасшествия и настойчиво удерживали рядом с сыном. Явление Богородицы в окне было таким реальным. Она даже почувствовала её тепло.
Женщины назвали всё это знамением свыше. И наказали обязательно сходить в церковь, поставить свечу у иконы Казанской божьей матери, поблагодарить её за спасение сына.


Светлана Соколова-Сидорова