Русская поэзия

[Алла]

 
У ЛОШАДИ БЫЛА ГРУДНАЯ ЖАБА
Геннадий Шпаликов


У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца,
И лошадь на парады приезжала
И маршалу об этом ни словца...

А маршала сразила скарлатина,
Она его сразила наповал,
Но маршал был выносливый мужчина
И лошади об этом не сказал.

[Елена 03]

Ха! Забавно.

[Алла]

Из воспоминаний кинорежиссера Петра Тодоровского о Геннадии Шпаликове:


... Вообще же мы по-настоящему познакомились с ним на съемках фильма «Никогда». Он вдруг сказал мне: «Слушай, а я НИКОГДА не видел моря». И я взял его с собой -- он всю неделю купался в море, пил вино и пел песни.

Знаете, поначалу я не особенно прислушивался к его стихам. А мелодии были у него одни и те же, непритязательные... Так что поначалу его в нашей компании и не воспринимали как какого-то серьезного барда, как, допустим, Булата. Казалось, ну да, пишет какие-то песенки, пишет для себя, а потом, когда я вчитался, когда вслушался, то понял, какой это серьезный замечательный поэт.

Я должен сказать, что, когда я вдруг набрел у него на эти строки -- «Рио-Рита», «Рио-Рита», вертится фокстрот, на площадке танцевальной сорок первый год», -- я просто задрожал, я понял, что мой фильм (я снимал «Военно-полевой роман») без этих слов в чем-то очень сильно потеряет или чего-то не найдет... Удивительно, что эта песня, легкая такая стилизация, вроде бы, в итоге стала не просто песней, стала частью драматургии нашего фильма. Я ее сам и исполнил. Мне иногда говорят: это ваша песня, такое ощущение, что эту песню написал Тодоровский. Самое поразительное -- Генке Шпаликову в сорок первом году было четыре года!.. Я не знаю, как он спустя много лет вспомнил этот летний день -- я-то помню это сумасшедшее время, как мы бегали по этим скверикам, садикам, с гитарами, дергали девчонок за косы, совершенно не чувствуя, что на нас наступают эти страшные четыре года войны... И этот четырехлетний мальчик запомнил и в этих строфах -- «городок провинциальный, летняя жара» -- точно описал эту атмосферу, эту беззаботность, эту безответственность, это непонимание того, что сейчас случится...

Он хотел писать сценарий с таким названием -- «Лейтенант Надежда», мы с ним об этом говорили. Он много понимал и знал про эту войну, понимал, что произошло с нашим народом, с нашими бесчисленными жертвами...

К сожалению, Генка много пил -- пил, как часто это бывает с мужчинами, от мужского одиночества, жена от него ушла, мать его тоже не пускала, он болтался по друзьям, средств к существованию не было, и самое больное место -- он писал, но писал не то, что хотел... У него была огромная масса замыслов, о которых он рассказывал. И почти ничего не удалось воплотить.

Пока Хуциев разворачивался со своим огромным проектом «Застава Ильича», он сел и одним махом написал «Я шагаю по Москве». Вот какой запал у него был... Его, кстати, Данелия звал в шутку Гена Цвале. И что самое поразительное -- в этой киношной компании, где были люди, прошедшие войну, заслужившие что-то, совсем не чувствовалась разница в возрасте с этим, ну, вроде бы мальчишкой...

Он в те годы жил легко, действительно шагал по Москве, все его знали, любили, женщины его любили... Так что фильм Данелии был просто частью его самого, частью его характера...
 

Я не могу претендовать на то, что знал его глубоко. Нет, наши встречи были короткими, мимолетными, то на банкете, то на вечеринке... Иногда я видел его страшно мрачным, опустошенным. Я знаю, что в самый последний период своей жизни он работал над сценарием о Маяковском. И эта судьба оказывала на него свое воздействие -- у него, как мне рассказывали, были острые приступы отчаяния, депрессии.

Он был сценарист. Кинодраматург. И я точно знаю, хотя наши встречи были очень короткими: то, что он писал, его не устраивало, а то, что он хотел написать, -- не шло. Он подавал заявки, много заявок, пытался заинтересовать киностудии своими идеями... Но, видимо, наступала уже другая эпоха, в которую он не вписывался. Но Генка не сдавался. Он писал.

Я видел его буквально за день до смерти -- на могиле Ромма. В то время он жил в Переделкино, в Доме творчества, приехал оттуда живой, бодрый, сказал нам со Швейцером, что очень много работает... И на следующий день его не стало. Я считаю, что это был какой-то приступ. И -- накопившееся ощущение невостребованности.

        *     *     *
Я к вам травою прорасту,
Попробую к вам дотянуться,
Как почка тянется к листу,
Вся в ожидании проснуться...
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе --
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Они меня на кладбище свезут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают.
Прости-прощай, Центральный Комитет!
Ах, Гимна надо мною не сыграют...
Я никогда не ездил на слоне
И не решал важнейшие задачи.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

[Елена 03]

Надо же! Что же это такое!!!! Если талант, то обязательно рядом бутылка,и поодоль веревка... Почему?! Что движет? Невостребованность? Или есть другие мотивы?
Алла, он наложил на себя руки?

[Алла]

Тодоровский пишет - приступ. А что было на самом деле - не знаю. Надо почитать.
Жаль человека. До слез жалко.

[Елена 03]

Очень жаль. Я читала и прослезилась. Такая неординарная личность, столько скрытых талантов в себе носил - и на тебе! Итог - преждевременная смерть...
Стихи с каким смыслом!

[Алла]

В России жизнь всегда была нелегким делом...
Николай Зиновьев

[Алла]

Википедия:
Повесился в доме творчества писателей (по другим сведениям, на одной из дач) в Переделкино. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

[Алла]

Наташа, там фото.  Это статья о том самом Геннадии Шпаликове.
Первая попытка повеситься была в 1974 году, об этом у Тодоровского написано.

[Елена 03]

Очень и очень жаль!

[Алла]

Вот другой вариант стихотворения "Я к вам травою прорасту":

Я к вам травою прорасту,

Попробую к вам дотянуться,

Как почка тянется к листу

Вся в ожидании проснуться.


Однажды утром зацвести,

Пока ее никто не видит,

А уж на ней роса блестит

И сохнет, если солнце выйдет.


Оно восходит каждый раз

И согревает нашу землю,

И достигает ваших глаз,

А я ему уже не внемлю.


Не приоткроет мне оно

Опущенные тяжко веки,

И обо мне грустить смешно,

Как о реальном человеке.


А я — осенняя трава,

Летящие по ветру листья,

Но мысль об этом не нова,

Принадлежит к разряду истин.


Желанье вечное гнетет,

Травой хотя бы сохраниться —

Она весною прорастет

И к жизни присоединится.

[Алла]

А как о войне...


Я жизнью своею рискую,

С гранатой на танк выхожу

За мирную жизнь городскую,

За все, чем я так дорожу.


Я помню страны позывные,

Они раздавались везде —

На пункты идти призывные,

Отечество наше в беде.


Живыми вернуться просили.

Живыми вернутся не все,

Вагоны идут по России,

По травам ее, по росе.


И брат расставался с сестрою,

Покинув детей и жену,

Я юностью связан с войною

И я ненавижу войну.


Я понял, я знаю, как важно

Веслом на закате грести,

Сирени душистой и влажной

Невесте своей принести.


Пусть пчелы летают — не пули,

И дети родятся не зря,

Пусть будет работа в июле

И отпуск в конце января.


За лесом гремит канонада,

А завтра нам снова шагать.

Не надо, не надо, не надо,

Не надо меня забывать.


Я видел и радость и горе,

И я расскажу молодым,

Как дым от пожарища горек

И сладок отечества дым.

[Алла]

Это всё Шпаликов.

[Елена 03]

превосходные стихи!

[Алла]

А здесь песня на стихи Шпаликова.
Борис Хмельницкий поет и читает.