Мы в ответе за тех, кого оттолкнули

[Елена 03]

«Мы в ответе за тех, кого оттолкнули» О реальной и мнимой грубости церковных работников

                           Беседа из книги «О Церкви без предубеждения», на страницах которой игумен Нектарий (Морозов) и Елена Балаян рассуждают о проблемах церковной жизни.


 

— Одна из самых распространенных обид, на которые жалуются люди, впервые переступив порог храма,— холодность, грубость и даже высокомерие церковных сотрудников. Каждый из них почему-то считает своим долгом сделать замечание человеку, который пришел в храм поставить свечку и сделал что-то не так. И звучит это замечание часто не в форме доброго совета, а именно в форме раздраженного упрека. Что это за странная напасть такая, откуда она взялась?

— Порою люди сами, приходя в храм, ведут себя не вполне корректно. Но, наверное, я бы сделал большую ошибку, если бы об этом стал говорить в первую очередь. Нет, я считаю, что действительно на сегодняшний день люди в храмах сталкиваются с холодностью, невнимательностью, равнодушием. И я бы не стал это никаким образом оправдывать: это действительно беда современной церковной жизни. Это то, на что Господь указывал, как на один из признаков бедственного положения мира,— отсутствие любви, ее оскудение. В Евангелии Он говорит об этом так: По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь[1]. Поэтому каждого верующего Господь спросит о том, в чем его вера проявлялась.

Уже апостол Павел отмечал, что есть люди, которые хотя и носят имя верных, но через них имя Божие хулится, а не прославляется[2]. И если неверующий человек, который хочет получить представление о христианстве в его идеальных проявлениях, должен добросовестно исследовать жизнь святых, а не жизнь обычных, таких же, как он, грешных людей, которыми Церковь наполнена сегодня.

— Вы говорите «любовь охладеет», а человек, приходя в Церковь, об этом ничего не знает и ожидает, что именно в ней он эту любовь найдет, потому что — где же еще? Он ожидает, что любовь эта не будет зависеть от того, насколько он плох или хорош, от того, правильно он одет или не очень. Там, в храме, он ждет безусловного приятия и — не находит его.

— Я скажу вещи, может быть, внешне друг другу противоречащие, но тем не менее одинаково имеющие место. Человек, придя в Церковь, вполне возможно, столкнется в ней и с холодностью, и с равнодушием, и где-то даже с грубостью. А с другой стороны, если проявит немного терпения, обязательно найдет в Церкви и участие, и любовь.

— Да, но до этого счастливого момента дело может ведь и не дойти. Человек решит, что Церковь — это закрытая организация, элитарный клуб, отделенный от всего остального мира высоченным забором…

— И, тем не менее, никому не возбраняется зайти за этот «забор» и оказаться внутри этой «организации». И никто из тех, кто сюда зашел, внутри этого «забора» не родился. Все современные христиане сюда пришли своими собственными ногами, сами сделали этот выбор. И каждый из тех, кто пришел в Церковь, тут же мог убедиться в том, что ничего закрытого здесь нет, что это именно общая жизнь. Другое дело, что многие люди этой жизнью не готовы жить.

— Одну мою подругу очень интересует, почему на все вопросы о том, почему человека в Церкви что-то оттолкнуло или обидело, священники отвечают: «Это вас бес искушает». Не является ли это мистическое объяснение попыткой уйти от ответственности?

— Является, безусловно. Объяснять все действиями бесов, конечно, нельзя. Иначе вообще ни в чем бы не было человеческой вины.

— А еще она жаловалась, что однажды священник ответил на ее вопрос настолько грубо и формально, что она потом долго плакала и в церковь возвращаться не хотела…

— Я согласен с тем, что многие из нас, священников, иногда по немощи, иногда по совершенно неправильному пониманию сущности своего служения, людей от Церкви отталкивают. Да, это есть. И говорить, что этого нет, было бы и неправдой, и большим злом, потому что люди видят, как есть на самом деле, и если мы в каких-то благих целях будем их обманывать, то эта ложь блага не сотворит. Но, наверно, все-таки нужно разграничивать те случаи, когда действительно священник отталкивает человека от Церкви и когда обратившийся к нему просто не готов ничего слышать. Бывает, что человек любое невинное замечание воспринимает с обидой. Поэтому, если учесть степень самолюбия современного человека, то можно сказать, что в некоторых случаях виноваты все-таки не священники, а сами люди.

Понимаете, вот кто-то приходит креститься. Священник говорит, что перед этим необходимо пройти хотя бы небольшой курс огласительных бесед, чтобы понять сущность этого таинства. А человек отвечает: «Мне этого не надо». Священник возражает: «Но без этого я не могу Вас крестить, потому что это будет профанация таинства». И слышит в ответ: «Так Вы меня что, к Богу не пускаете?». Но дело ведь не в том, что мы не хотим кого-то «пускать», и даже не в том, что этот кто-то не соблюдает «наших правил», а просто это лишено смысла. Более того, мы будем за это отвечать — за то, что совершили по формальному признаку то, что должны были совершить осмысленно. И, наверное, соотношение здесь где-то пятьдесят на пятьдесят: в пятидесяти случаях из ста кто-то из нас, священников или церковнослужителей, возможно, человека отталкивает. А в другой половине случаев человек просто не хочет смиряться с тем, что является Церковью, с ее правилами и без чего церковная жизнь невозможна.

— А бывает и так, что человек и рад смириться, и ведет себя очень скромно, а его все равно обижают. Я была свидетелем такого случая: к свечному ящику подошла женщина и робко спросила, как бы ей принять крещение и что для этого нужно. Работница свечного ящика обдала ее таким высокомерным презрением, что я бы на ее месте точно убежала…

— Так, безусловно, тоже бывает. Но если человек, который это услышал со стороны, в той или иной степени церковный, то его долг в этой ситуации подойти к обиженному посетителю и восполнить недостаток усердия и любви работницы свечного ящика. И я считаю, что в данном случае, поскольку Вы были свидетелем этой сцены, Вы и должны были это сделать.

— Каким образом?

— Нужно было подойти к этой женщине и рассказать ей, как готовиться ко крещению, в чем заключается смысл этого таинства и объяснить, что не нужно по этой работнице церковной лавки, которая ей как-то чересчур сухо ответила, судить о всей Церкви, потому что эта работница лишь один из ее немощных членов, но не вся Церковь в ее полноте.

— Мысль о том, люди, которые приходят работать в храм, неидеальны, вполне понятна. Но они ведь пришли на эту работу не только чтобы деньги получать, но и с определенной целью — помогать людям на их пути к Богу. Между тем градус раздражения, которое люди наблюдают в храме, особенно за свечным ящиком, порой превосходит градус раздражения в общественном транспорте. Люди не понимают, почему так происходит, и это ставит крест на их только что зародившейся симпатии к вере и к Церкви…

— Что касается раздражения… Если бы Вы знали, с чем приходится сталкиваться человеку, который стоит за свечным ящиком в храме! Я сам, будучи послушником в монастыре, год или полтора стоял за свечным ящиком — нес такое послушание. Это очень сложная вещь, намного сложнее, чем торговать в магазине, потому что степень абсурдности вопросов, просьб, требований людей порою превосходит всякую возможную вероятность. И необходимость отвечать на это каждый раз не просто корректно, а со вниманием, теплом и уважением очень сильно человека выматывает.

Вот представьте себе ситуацию. Это было лет четырнадцать тому назад… Я стою за свечным ящиком, приходит в храм посетитель с изломанными ушами, с якорной цепью на шее, с глазами человека, который неоднократно видел чужую смерть и сам кого-то убивал. Он подает мне записки для поминовения, и я вижу там имена: Заур, Магомед и дальше в том же духе. А сам человек — русский. Надо сказать, что он у меня сразу вызвал чувство, с одной стороны, расположения и симпатии, а с другой — чувство сострадания, потому что я прекрасно понимал, кто передо мной стоит, и понимал, что если этот человек пришел в храм при всем том, что в его жизни есть и было, наверное, в нем есть что-то доброе.

Я пытаюсь ему объяснить, что на Литургии поминовение людей некрещеных невозможно. А он мне отвечает, что его не интересует никакая «летаргия»: «Я так всегда делал и делать буду». И я понимаю, что наш разговор меньше чем за минуту принимает такой характер, что мне надо отступить назад, чтобы не произошел эксцесс, потому что еще немного, и он мне сделает что-то такое, из-за чего потом тоже будет меня поминать в одной из таких записок либо как тяжело болящего, либо об упокоении.

Тем не менее я потом вышел из-за свечного ящика, пошел с ним говорить. Я не принял у него тех записок, но отнесся к нему с полным пониманием, и все закончилось благополучно. Однако есть одно «но»: он был один в этот момент. А если бы в очереди стояло еще 10–15 человек?

— Да, случай забавный. Но Вы намеренно берете такой крайний пример, чтобы создать яркое впечатление. Можно подумать, персонажи с изломанными ушами и якорными цепями заходят к Вам регулярно…

— Что Вы, «крайний пример»… Вы знаете, что в храм приходят отпевать попугаев? Не верите? Смеетесь? А Вы понимаете, что нельзя смеяться в тот момент, когда Вас об этом просят? Ведь человек, который об этом просит, на самом деле скорбит. Он же не просто так пришел, у него, кроме этого попугая или кошечки, в жизни больше никого не было. Это, как правило, бабушка какая-нибудь. А еще порой приходят люди, которые спрашивают, нельзя ли искупаться в купели для крещения за деньги. И люди нездоровые приходят постоянно. Чего только нет… Многие идут в храм, совершенно не понимая, куда они идут,— с ведром, лопаткой, с детским велосипедом, с банкой пива… стоя в храме, пьют воду «из горла». Им даже дела нет ни до благочестия, ни до благоговения. И человек, который стоит за свечным ящиком, принимает на себя первый удар. Люди изнашиваются от этого.

— Да, все это, видимо, действительно нелегко. Но, наверное, люди, которые идут служить в храм, знают, на что идут. Разве их не предупреждают о возможных трудностях, не настраивают относиться к этому со смирением, как к неизбежному испытанию, данному для духовного укрепления?

— Вы знаете, когда юноша идет служить в ряды Вооруженных Сил, его предупреждают, что на войне стреляют. А когда начинают стрелять, он почему-то падает и накрывает голову руками. И не хочет вставать и куда-то идти.

— Психика — вещь тонкая, с этим не поспоришь. Но иногда сотрудницы храмов очень некрасиво ведут себя даже в тех случаях, когда вокруг ничего к этому не располагает. Я хочу рассказать о случае, который произошел со мной, когда я только начала интересоваться Церковью. Я поехала в Оптину пустынь, чтобы пожить там несколько дней. И там мне захотелось написать записки о здравии, а как это сделать правильно — не знала, боялась ошибиться. И обратилась к пожилой монахине, будучи полностью уверенной, что она мне с радостью поможет: она ведь монахиня, почему бы ей не помочь? Каково же было мое удивление, когда вместо подсказки я услышала гневную тираду, обличающую мою неграмотность. Она говорила с таким раздражением, с такой злобой, что я на секунду забыла, где нахожусь. По счастью, я сумела это пережить, но вот причины такого поступка до сих пор не понимаю. Он выглядит абсурдным и алогичным. Как человек может так разговаривать с людьми, живя в монастыре?

— Дело в том, что пребывание человека в Церкви или в монастыре, даже в течение очень долгого времени, не является свидетельством того, что в его душе все благополучно. Очевидно, что в душе этой монахини благополучия духовного не было. И трудно сказать, было ли ей так плохо в тот момент, когда Вы к ней обратились, или ей вообще в жизни плохо и поэтому она находится в таком состоянии, но факт остается фактом.

Впрочем, интереснее другое. Почему разные люди в одном и том же храме или монастыре находят для себя столь разные вещи: одни — утешение, обретение веры и укрепление в ней, а другие — то, что, наоборот, от веры и Церкви отталкивает? Почему так бывает, что одному Господь дает одно, а другому — другое? Недавно на сайте нашего храма началась некая дискуссия между людьми, которые ходят в один и тот же храм. И вот одна женщина говорила о том, что ей в храме очень тесно, мешает то, что рядом стоят люди, что она, когда хочет поклониться, на кого-то натыкается, а стоящие за ее спиной натыкаются на нее. А другая говорила о том, что ей в этом же самом храме бывает очень хорошо: чувство, что рядом с тобой люди, создает ощущение удивительного единства. Два разных человека говорят об одном и том же, только для одного это плюс, а для другого — минус.

— Видимо, все дело в нашем внутреннем состоянии. Каждый находит в окружающем мире и в Церкви то, что в какой-то мере уже есть в нем самом. Но как объяснить это моей подруге, которая в Троице-Сергиевой Лавре, средоточии российской духовности, стала свидетелем того, как монах выгнал девушку из храма только за то, что она была без платка. Подругу это шокировало. Она не понимает, почему какой-то внешний атрибут может привести к такому радикальному повороту событий. Недавно она призналась, что до сих пор боится Церкви и что ей легче молиться дома у икон, чем ходить в храм, где она натолкнется на грубость и непонимание. До какого состояния, спрашивается, надо довести людей, чтоб они начали бояться Церкви? Наверное, прав был английский писатель Честертон[3], сказав, что самым сильным доводом против христианства являются сами христиане…

— Нет никакого оправдания тому, что сделал монах, выгнав эту девушку из храма, потому что фактически он выгнал человека, который пришел не к нему, а к Богу. Бывают ситуации, когда человека необходимо вывести из храма, потому что он просто нехорошо себя ведет или пришел в храм в купальном костюме. Но случай, Вами рассказанный, не из этого разряда.

— Но почему не все монахи и не все церковные сотрудники, живя в самом сердце Церкви, это понимают?

— По той причине, что все мы люди, испорченные грехопадением и находящиеся в состоянии грехопадения. И выход из него, исцеление человека — это процесс очень долгий и очень мучительный. И, с одной стороны, когда кто-то из нас встает на пути человека, который идет к Богу, и отталкивает этого человека,— это преступление, которое не имеет оправдания. А с другой стороны, и на пути каждого из нас — каждого священника, каждого мирянина — в свое время тоже кто-то вставал, кто-то гнал нас, поступал с нами жестко, невежливо. Но что-то подсказывало и моему сердцу, и сердцу многих других людей, которые пришли в Церковь и служат в ней, что настоящее в Церкви — это то, что есть в ней хорошего, доброго, святого, а ненастоящее, чуждое ей является просто чьей-то бедой, а то и трагедией. Естественное чувство, естественное желание человека, который понимает суть этой проблемы,— это прийти в Церковь и вести себя богоугодно — благоговейно, благочестиво, быть любящим, милующим, помогать другим. И это опять-таки единственный способ помочь исправить что-то в Церкви. И поверьте, если человек будет искать в Церкви правильное, нужное, духовное, он это найдет.

— В вашей епархиальной газете «Православная вера» как-то появилась статья под названием «Мы в ответе за тех, кого оттолкнули»[4], где был приведен вопиющий, но уже не удивительный в контексте нашего разговора эпизод: пожилая «всезнающая» свечница безо всякой деликатности требует от молодой женщины, плачущей перед образом Богоматери, встать с колен, потому что «от Пасхи до Троицы не положено». Так кто все-таки эти «мы», которые ответственны за подобные вещи? Прихожане? Сотрудники храма? Настоятель?

— Тут, с одной стороны, безусловно, первостепенна ответственность настоятеля. И наверное, никто из нас не сможет оправдаться занятостью или другими уважительными причинами, если у нас за свечным ящиком стоят работники, которые людей от Церкви отпугивают. При этом могу сказать, что любой настоятель, как бы занят он ни был, рано или поздно об этом все равно узнаёт и исправляет это положение: сначала напомнит сотруднику, что он был ознакомлен со своими обязанностями, трудностями и особенностями деятельности за свечным ящиком и согласился нести это послушание, которое в Церкви на самом деле является очень ответственным, со вниманием и участием ко всем посетителям, считая делом чести умиротворить каждого, невзирая на его настроение. Если же взаимопонимания добиться не удается и все остается по-прежнему, то с человеком надо без колебаний расставаться и заменять другим.

— А Вам самому приходилось увольнять людей по упомянутым причинам?

— Могу привести совсем свежий пример. У нас рядом со строящимся Петропавловским храмом действует сейчас временный храм, и там, естественно, кто-то постоянно стоит за свечным ящиком. И вот однажды я беседую с директором находящейся по соседству школы, и она рассказывает о том, что и она, и некоторые ее коллеги раньше этот храм посещали, но потом перестали туда ходить, потому что как-то раз она зашла в храм после работы, у нее была с собой папка с какими-то финансовыми документами, и, как это порой бывает с человеком во время молитвы, она настолько обо всем забыла, что оставила там папку и ушла без нее. А потом, вспомнив, отправила за ней своего секретаря. Та пришла, попыталась эту папку забрать и столкнулась примерно с такой реакцией продавца за свечным ящиком: «Зачем ты сюда пришла, с такими ногтями и с такой прической? А вот эта, которая перед тобой приходила, это директор вашей школы? А чего она с такими ногтями и с такой головой сюда ходит? Вам что, делать больше нечего?». И тотчас, выяснив, кто это был, я эту сотрудницу увольняю, причем увольняю показательно, объяснив всем остальным, за что она уволена.

— А как сама женщина объяснила свое поведение?

— Абсолютно неважно, как она будет это объяснять: просто таким людям не место в числе сотрудников церковных структур. Я нашел трех человек, которых она, что называется, отвадила от посещения храма, а о скольких еще мы не знаем? Мы просто не имеем права таких людей оставлять на подобной работе, потому что они будут приносить вред Церкви, людям и, конечно, себе. И сострадание к этому человеку здесь должно проявляться в том, чтобы лишить его возможности губить и свою душу таким образом. К чему я это говорю — к тому, что в Церкви нас всех терпит Господь, и мы должны терпеть друг друга, но непосредственно на ниве церковного служения должны оставаться те люди, которые, по крайней мере, не причиняют вреда приходящим в Церковь.

— А Вас самого, когда Вы входили в церковную жизнь, сильно задевали проявления грубости и холодности или Вы спокойно к этому относились?

— Как ни странно, да — относился к этому вполне спокойно. И не по причине того, что я человек изначально несамолюбивый и неранимый — отнюдь. Просто главное заставляло забывать обо всем второстепенном. Кроме того, мое глубокое убеждение, что обращению человека к Богу должно обязательно сопутствовать чувство покаяния пред Богом: именно с него начинается наша вера и с призыва к нему — евангельская проповедь[5]. Если покаяние в начале церковной жизни у человека отсутствует,— значит, по большому счету его христианская жизнь еще не началась или началась, но совершенно неправильно. А чувство покаяния, чувство того, что ты сам никуда не годишься, заставляет забывать о недостатках других и видеть человека как бы «сквозь» них.

Источник: http://www.pravoslavie.ru/put/61718.htm

[Natalya K.]

Спасибо Лена. Актуально. Правда , мне повезло и с грубостью в храме я никогда не сталкивалась, слава Богу

[Natalia_Mc]

Спасибо за статью!

[Елена 03]

Счастливая! Мне меньше повезло, но все на пользу.

[Ост-Остерн]

Много лет я трудилась за свечным ящиком,ни разу никого не отвадила,не обидела,наоборот,только приобретала.

Меня очень удивляет,зачем за свечной ящик иногда сажают злых тёток?!

Хотя и ко мне приходили порой настоящие чудики.

Например ещё этой весной пришли два бомжа.Один из них чеченец-мусульманин,я знаю их.Оба были пьяны.Я вскользь интеллигентно заметила,мол,пьяным в церковь нехорошо заходить.

Русский бомж был более наглый-похамил,похамил и вышел-мне было весело ,ибо он сам-видать- незлой,а копирует кого-то ,с кем быть может на зоне недавно общался.

А пьяный бомж-чеченец встал на колени, и воздевая руки горе, стал истово молиться ,своми словами,обращаясь ко Всевышнему и плакал.

Может его такая пьяная молитва была сильнее,чем мои кафизмы и акафисты,читаемые в свободные минуты в храме.

Однажды принесли записку"О упокоении Мурада.Узбек."

Или просили записать в сорокоуст мусульманина.

Нужно тактично и мягко сказать,что записки принимаются только за крещёных,а за некрещёных ставьте свечки.

Люди этому очень радуются,их удивляет,что можно свечку поставить за мусульманина.

Обмана тут с моей стороны никакого нет-свеча не Евхаристия,а если люди хотят сорокоуст за мусульманина заказать,то значит они совсем ещё ничего не знают о правилах церкви,а душа-то рвётся ко Христу в храм.На данный момент для их уровня-свеча это самое главное.И они радостные приобретают свечки и ставят их всюду.

 

Надо  иногда с людьми разговаривать как врач-психиатр , понимая,что много людей больных-гордых, нервных, озлобленных.Нельзя обидеть человека.


Кстати о свечках.Одна пожилая женщина однажды купила у нас декоративную рождественскую свечу-крупную, красиво облепленую шишечками,ёлочками,снежком-и в упаковке.

Взяла раскрыла пакет,достала эту свечу и поставила на подсвечник святителю Николаю.Свеча гораздо крупнее гнёздышка на подствечнике,но тётя старательно её устанавливала.Укрепила,зажгла.

Мы сжав губы тихо давились от смеха,но вида не подали.
Ничего ей не сказали и свечу убирать не стали.Так она до конца и догорела,выделяясь среди строгих тонких восковых свечек.

Святитель Николай наверное воздал той женщине за её простоту,и должно быть исполнил её молитву.


Другой раз одна пожилая женщина принесла два крестика и требовала меня их принять,ибо они принадлежали её умершим родителям,а они такие были негодяи,и пока она от их крестов не избавится,будут у неё одни беды и болезни.Она так кипела злобой к умершим своим родителям,что любой диалог был бы бесмыслен,он только разжёг в ней бы страсть гнева.

Что ж поделаешь,таков человек.И тут надо становиться врачом-психиатором.Как бы оправдываясь от её натиска,я тихо и скромно заметила,что у нас-де в центре Москвы негде хранить чьи-то крестики также как  негде ликвидировать старые бумажные иконы и пр.-нас оштрафуют за разведённый костёр,и может она как-нибудь их в речку с моста бросит(а храм почти на берегу реки стоит)  и т.д...На что дама мне безапелляционным тоном сказала,что её сестра ходит в церковь и всё знает и сказала ей,что крестики надо отнести в церковь.

Ну что ж.Ходит сестра её в церковь,похвально.А я-то тут кто?Вроде не с бухты-барахты за свечным ящиком оказалась.

В таких случаях надо спокойно взять эти крестики,сложить в пакет,где уже много таких лежит,и пойти к Москве-реке их кинуть в воду...Не спорить же,человек не способен пока принять информацию.

...Ну а если же записка была написана безграмотно,то я ничего не говорила,а потом сама брала и переписывала понятным почерком, когда посетительница уже уходила.

Надо всё покрывать любовью,а амбициозные люди не должны в таких местах трудиться.Это лицо храма.
     

[Алла]

Как хорошо ты написала, Леночка. По-доброму. Вспоминаю себя новоначальную и свои дурацкие вопросы в церковной лавке. Никто на смех не поднимал, тактично отвечали. Хорошие люди мне встретились, слава Богу!
Самое первое замечание (тактичное, с любовью), которое мне сделали в храме - это когда я свечку от лампадки зажгла. Мы еще с Гошкой не крещеные были. Первый раз в храм вместе зашли. Я так перепугалась, что сделала что-то ужасное. Точно так же я сама недавно напугала одну девушку-захожанку, сказав как надо правильно делать. Потом подумала, кто меня за язык тянул. Наверное, не стОит вообще лезть со своими советами. Человек, когда входит в церковную жизнь, сам во всем быстро начинает разбираться. А так фарисейство какое-то с моей стороны получилось.

[Ост-Остерн]

Ох,а меня-то бабушки церковные гоняли.Такого натерпелась,но я твёрдо тогда стала в храм ходить,всё терпела.

Стоим разливаем крещенскую воду.Мне лет 20 было.
Одна из главных бабушек меня пилила,пилила,поучала,хотя я всё правильно делаа-это ж не сложно!Всё говорила:

-Вот придёт батюшка,он тебе даст,он тебя прогонит!

Батюшка-это отец Владимир,он  настоятелем был.

И вот действительно приходит отец Владимир посмотреть что да как.Очень был мне рад,благословил,даже попросил у меня ковшик-сам хотел немного потрудиться.

Только он ушёл,церковная бабушка мне сказала:

-Это отец Владимир ничего тебе не сказал,а вот если бы пришёл отец ВАЛЕРИЙ...


На моих глазах они кидались на людей только начавших ходить в церковь.И им никто замечания не делал.Они были как настоятели-такое доверие.

В те же годы у о.Дмитрия Смирнова в Благовещнском храме висело объявление:"Если вас обидели сотрудники  храма,то оставьте здесь свой номер телефона.Вам позвонят и извинятся."


Я лишь однажды в сердцах ответила одной захожанке.Она книги рассматривала-духовную литературу,и той книги,что ей хотелось не было.Тогда она мне гневно заметила:

-Продаёте тут одно бла-бла-бла.
Я ей сказала,что здесь Евангелие и Святые Отцы,и недопустимо об этих книгах говорить,что это бла-бла-бла.

На что она мне сказала:
-Я 35 лет библиотекарем работала,в книгах разбираюсь!

Я смолчала.Тётя ушла.Но потом она снова приходила и искала среди книг творения Святых Отцов,и тоже замечание мне сделала,почему нет такой-то книги?

Профессионал-библиотекарь,избытки профессии...

[Алла]

Если спрашивают, конечно, надо ответить. А когда не спрашивают - сейчас мне кажется, что не надо ничего говорить.

У меня крепкая нервная система на советчиц, а у некоторых мамаш с болящими детьми - расшатанная. Так вот, когда им начинают давать добрые советы, это только во вред идет. Нервозность мамы тут же подхватывается ребенком. Мне много чего приходилось слышать "вразумляющего", и только одна бабушка подошла и спросила имя ребенка и помолилась. Только одна за десять лет.

[Ост-Остерн]

Раньше я тоже убиралась.А теперь с моими килограммами это стало невозможным.Иногда всё-таки приходилось мне вытирать пол ,когда зимой грязный снег с сапог в церкви таял.

[Елена 03]

Жили мы 15 лет под Астаной (тогда еще Целиноградом именовался). В храм ездили в аккурат раз в год для причастия. Если повезет со временем, то еще раз получалось. В ту пору храм Константино-Елененский являлся не только приходским, но и в ведении женского монастыря, кой находился (и сейчас там же) на его территории.
Помню, что как-то приехали в разгар лета. Жара. Я в блузке с коротким рукавом. На шее, помимо креста, еще бусы повесила. Любила я в ту пору всякие прибамбасы на себя вешать.
Не успели мы зайти, как подлетела ко мне монашка, дотошно общупала мой прикид, немного по-мычав, все же дала добро на длину рукава, хотя, видно было, что она ее не вполне устраивает. А вот к бусам конкретно докопалась.. Лучше, говорит, отдайте их храму, - мы на икону повесим. Я тут же, конечно, это и исполнила. Но на душе было как-то неприятно от всего произошедшего.

Немного позже мы там крестили своего зятя (моей дочери первого мужа). Денег было весьма мало. И я подошла к батюшке за благословением окрестить его во славу Божию. На что тот дал добро. Монашки, что в лавке сидели, слышали наш разговор. Когда я подошла за свечами, то много чего наслушалась нелицеприятного в свой адрес по данному вопросу.
Спаси их Господь! Наверно, не со зла это было: возможно, что весьма радели за благосостояние своей обители?!

[Николай Ф]

Насчёт церковных бабок всё просто и понятно. Большую часть жизни вопили: "ЛЕНИН! ПАРТИЯ! КАМ-СА-МОЛ!" Теперь же ни Ленина, ни партии, ни комсомола. Ринулись в храмы, вот только привычки прежние никуда не делись.

 

[Ост-Остерн]

Им кто-то главный об этом может быть говорил.Наверное нуждалась обитель.Настроения кого-то из администрации до них донеслись.

Сейчас слава Богу по-другому относятся в храмах-монастырях,по крайней мере в московских,питерских.Но не везде.А в России в глубинке могут быть и заскоки.

[Елена 03]

Насчёт церковных бабок всё просто и понятно. Большую часть жизни вопили: "ЛЕНИН! ПАРТИЯ! КАМ-СА-МОЛ!" Теперь же ни Ленина, ни партии, ни комсомола. Ринулись в храмы, вот только привычки прежние ни куда не делись.

Ой, как точно!!!

[Ост-Остерн]

Да,как те старушки,что в начале 90-х командовали в церкви совсем состарились,пришли другие  добрые,более грамотные.Сейчас уже реже вредничают.

[Николай Ф]

Да и монашки и монахи и церковные работники тоже всякие бывают. Как сказал наш батюшка Андрей, если они в храме, это ещё не значит. что с духовностью у них всё в порядке. Что и нередко приходится наблюдать.