Про милосердие

[ЛюдмилаН]

У меня так бывает, когда на грани уныния уже нахожусь, если со мной будут в унисон плакаться, то намного тяжелее подняться. А вот твердое "я о тебе молюсь, ты справишься" помогает гораздо больше. Если еще при этом вспомнить о тех, кому гораздо тяжелее меня и вовсе стыдно становится от того, что расклеилась. А еще, когда внутрь себя заглянешь и с Божией помощью поймешь, что прежде всего нужно в себе менять, то уже и направление пути понятно. А вот помочь понять, что нужно в себе менять, могут близкие глядя со стороны, главное правильно услышать.

[Алла]

И всё-таки, зная о спасительности скорбей, очень хочется жить, минуя их.

[ЛюдмилаН]

Это точно! 

[Алла]

Это точно! 

Воооооооот... только что мы с тобой, Людмила, расписались в своем малодушии и маловерии.

[ЛюдмилаН]

Боюсь, я не только что. Чуть не каждый день в этом подписываюсь.  
Аки малый ребенок пищу: "Боженька, дай хоть передышечку, хоть немного, уже все, уже не могу". А то Он не знает, когда и чего нужно.

[Алла]

«Страдание — радостный знак того, что путь твой ко Христу верен».
Сёрен Кьеркегор

[ВераН]

  Я однозначно - за первый подход. В отношение себя! к сожалению, сама мало на такую самоотверженность и силу духа способна. Мне хотелось бы, чтобы в мои тяжкие минуты ко мне проявляли сострадание и понимание, сочуствие. И еще, очень хочется, чтобы в меня верили. Вера другого человека в твои силы - окрыляет! К сожалению, такой щедрости в наше время сложно ждать даже от близких. Редкое нынче качество - настоящая любовь. Немощнысс. (про себя, про себя- в первую очередь!!)
 Ну,а второй подход очень часто в жизни встречается.
Жесткость, немилосердность, холодность..

[р. Б. Вера]

Не люблю когда меня жалеют, тогда страдаю от своей слабости. Жалость демонстративно не выражаю, пытаюсь разобраться что случилось. Может быть и не права. Милосердие от милого сердца, милости сердечной? Но ведь сами все творим, а потом чего хорошего ждем и почему кто-то посторонний должен помочь? Однажды мое милосердие выразилось в бабьей пьянке. У соседки муж -  в Спитаке (землетрясение сильное было), долго не давал знать о себе, она одна с двумя малышами, пришла и скулит: тоска заела, душа болит. Обо всем переговорили,  успоиться не может. Предложила ей выпить, для нее выпить - что-то  не вероятное. Хорошо посидели. Она сейчас в Германии живет, но эту пьянку до сих пор поминает. Говорит была в таком состоянии хоть руки на себя накладывай.  (до выпивки) А потом мой сынок у нее жил- ночевал, помогал ей.
 Короче я немилосердная. Недавно возле храма появился попрошайка. Прихожанки начали ему все подносить. Пришел весь избитый. Моя милость выразилась в звонке шефу, должны были пристроить в больничку. Очень холодно на улице и приюта у нас нет. Почти по - ангийски.

[Светлана Р.]

Вера, что ты делаешь, ведь  это тоже милосердие, но мне ближе , то о котором пишет Надя.

[р. Б. Вера]

Спаси Господи!

[ВераН]

 Жалость - жалости рознь - она разная бывает.  Вот, например, если женщина своего мужа не жалеет, значит, не любит.

[р. Б. Вера]

Это точно. Кого жалеть безкорыстно если не мужа и детей?

[Ост-Остерн]

Мне кажется,что первый вид жалости-это жертвенность.Такое редко где встретишь.
 Мы все в ,основном - вторые.
 А потом,первый вид милосердия можно оказать только очень близкому человеку.
 У нас часто бывает-"сам хорош"-и всё.Это отговорки.
 Человек,испытавший на себе первый вид милосердия сможет впоследствии дарить людям любовь и тепло,ибо сам это ощутил на деле.Насчёт второго-наверное тоже сможет,но "через ум",а не по духу.
 Так рассуждаю.

[Ольга )]

Я, за милосердие и сострадание. Я думаю, что каждый человек нуждается в любви и чуткости, даже если сам с "каменным" сердцем.
Ведь если человек добрый, он  притягивает к себе как магнит, он отдает частицу своего сердца, свое тепло окружающим людям. И около него всегда много людей, нуждающихся в доброте и сострадании .
Когда беда случилась в моей семье, ко мне многие проявили это самое милосердие, за , что я им безмерно благодарна. Без их искреннего участия, мне было бы очень сложно.
Убеждена, что мы должны быть милосердными к ближним. Мы не смогли бы сделать и шага без милости Господа. Если мы хотим, чтобы оно не покидало нас, нужно проявлять милосердие к окружающим.

[Ольга )]

Валентина Акишина
22 декабря 2008 г.  Источник: Газета Эском – Вера 

 
 
Издалека было видно, что это бомж. Шёл он нетвёрдой, какой-то вихляющейся походкой: то ли уже с утра был пьян, то ли болели ноги. Чёрные густые всклокоченные волосы, многодневная щетина, грязная одежда – всё говорило о его неустроенности и бесприютности.

Я сидела в машине и ожидала мужа, который понёс на пятый этаж продукты моей матери. А потом мы должны были ехать дальше по своим делам.

Бомж приближался, обвешанный какими-то потёртыми сумками и грязными пакетами и вдруг, поравнявшись с машиной, неожиданно наклонился и, просунув голову в открытое окно, сказал:

– Дай хлебца!

Меня резануло это слово – «хлебца»: так не скажет тот, кто притворяется или попрошайничает без нужды. Он был голоден.

Но, когда всклокоченная, с запутавшимися травинками в волосах голова его приблизилась ко мне, когда он произнёс «дай хлебца!», я растерялась: у меня в машине не было ничего съестного...

– Нету хлебца, – сказала я, а сама лихорадочно стала думать, что же ему дать. «Денег дать? – промелькнула мысль. – Но у меня нет мелких, только 50 рублей, не давать же бомжу 50 рублей, это уже слишком!» (Вот в такие неожиданные моменты и проявляется суть человеческая – как будто можно человека накормить меньшей суммой! Как щедры мы на 5, 10 рублей и как горды бываем тогда своей щедростью!) Ни слова не сказав больше, он отошёл от машины и побрёл дальше своей странной вихляющейся походкой, а я смотрела на него в зеркало заднего вида и соображала:

«Развернуть машину, догнать его, дать ему 50 рублей, пусть купит себе поесть!

Но как я обращусь к нему: мужчина, гражданин? Что скажу?

Может, просто пьяница, зачем я так волнуюсь, подумаешь! Всё равно пропьёт!»

А в ушах звучали его слова: «Дай хлебца!»

Человек всё удалялся, и вот его уже не видно за поворотом. А я так и не тронулась с места.

Вышел муж, и мы поехали дальше. Я всё смотрела по сторонам, надеялась увидеть вихляющую походку и лохматую шевелюру.

Прошло несколько дней, и совесть моя не то чтобы успокоилась, а была погребена под сотней текущих дел и проблем. А ещё через некоторое время я получила письмо из Белоруссии от моей одноклассницы. Среди прочих новостей была и такая: «Умер твой двоюродный брат Саша, умер страшно...»

...И вот я мысленно в городке моего детства. Наш деревянный дом, крепкая дубовая лестница на чердак – там у нас, детей, свой «дом», там решаются все проблемы, рассказываются секреты, там мы играем в разные настольные игры. Чердак весь наполнен и пропитан нашими детскими тайнами.

Саша не был мне братом – моя тётушка Мария вышла замуж за вдовца с ребёнком. Когда Сашина мать умерла, ему было 4 года. Потом в семье родились общие дети: девочки Лариса и Таня.

Тётушка Мария была классической мачехой, именно такой, какими их описывают в сказках: она обожала своих дочерей и люто ненавидела Сашу. Он ей мешал, лишал покоя и душевного равновесия. К несчастью, Саша страдал энурезом, и это ещё больше усугубляло его положение. Конечно, тогда мы такого слова не знали, но зато часто наблюдали такую сцену: тётушка Мария тычет Саше в лицо мокрой простынёй или хлещет его ею по голове – при всех девчонках, чтобы ему было стыдно. А он и не плачет даже, ему действительно стыдно, и на лице его виноватая улыбка, и не улыбка даже, а подобие её, просто оскал.

Потом это как-то постепенно прошло.

Мы росли, учились в разных школах, но виделись часто и были дружны. Саша был незлобив, умел поддерживать игру, хранить тайну, не портил никакой компании. Он очень любил своих сестёр, а вот мачеха не могла дождаться того часа, когда избавится от него.

После окончания 8 класса его отправили учиться в приборостроительный техникум в Днепропетровск, подальше от дома.

Стоит отметить, что наш городок находился в 100 км от Бреста, где были учебные заведения на любой вкус: от ПТУ до вузов.

Потом следы его затерялись: после окончания техникума его направили на работу в Киев, потом была армия, потом он женился... А потом я и вовсе потеряла его из поля зрения – дороги наши разошлись.

Тётушка рассказывала, что звонила его жена, жаловалась, что пьёт.

– Да он такой урод с детства, – отвечала ей тётушка, – ещё в Днепропетровске пристрастился.

Неужели она искренне не понимала того, что именно она отправила 14-летнего мальчика подальше от дома, от родных, от хоть какого-то присмотра?

...Вспоминаю детство.

Он мог часами сидеть в углу комнаты, ожидая, когда я закончу играть скучные гаммы, этюды. Я знала, чего он ждёт: как только я закрою крышку пианино, он с виноватой улыбкой попросит: «Сыграй Полонез Огинского, а?» Обязательно вот это «а» в конце, оно меня всегда бороло.

– Господи, – деланно возмущаюсь я, – снова «Полонез» Огинского! Когда ты уже продвинешься дальше?

– Сыграй, а? – повторял он.

А я уже и так снова открывала крышку пианино, но меня начинало заносить: я уже была захвалена и перехвалена педагогом и воображала себя настоящей пианисткой – добивалась изящной вязи ноктюрнов и мазурок Шопена, а тут снова и снова Полонез Огинского, уже основательно мне надоевший.

– Ну, ладно, последний раз! – снисходительно соглашалась я.

Через много лет, перейдя уже на последний курс университета, я видела его в последний раз (тогда я ещё и не знала, что в последний). Он приехал на несколько дней из Киева, где работал и жил с семьёй, был сильно выпившим и всё с той же виноватой детской улыбкой попросил:

– Сыграй Полонез Огинского, а?

А когда я играла, он плакал, но эти слёзы тогда меня совсем не тронули, слёзы пьяного мужчины...

Я думаю сейчас: чему только нас не учили в жизни! Интегралам, устройству доменных печей. Мы заучивали километровые формулы органических веществ. Мы, девочки, наряду с мальчиками изучали на уроках труда слесарное дело, составляли электрические цепи, чинили утюги...

Но никто не учил нас любви. Простой любви, апостольской: да любите друг друга! Мало того, само слово «любовь» связывалось тогда с чем-то взрослым, постыдным...

А я? Научила ли я сама кого-нибудь вот этому: любите друг друга?

...Одноклассница пишет: «Незадолго до смерти Саши я случайно столкнулась с ним на улице, мы поравнялись и встретились с ним глазами: он меня узнал, но не остановился... Вид его был удручающим: грязный, в туфлях на босу ногу. Чёрные густые всклокоченные волосы, многодневная щетина, затравленный взгляд. Шёл он какой-то вихляющейся нетвёрдой походкой – то ли пьян, то ли болен... В руках какие-то грязные авоськи...»

Он вернулся в родной город, где его никто не ждал: там уже не было не только тех, кто его любил, но и тех, кто его ненавидел...

Одинокий, никому не нужный, он замёрз на скамейке в сквере... Ему было 57 лет.

Господи, спаси нас от равнодушия!

Господи, научи нас любви!